Наталия Ломовская - Кольцо предназначения
– Тут я еще сызмальства крепость себе построил, да и потом забавлялся. Отец на промысле запивал часто, вот я сюда от него скрывался. Внутри хоромина у меня... Да вот!
Он отвалил прогнившую доску, которая закрывала круглую черную нору. В это отверстие можно было проползти только на четвереньках.
– Темно-то как! И боязно мне – вдруг обрыв на нас упадет?
– Там свечка есть, светло будет. И не обвалится он, неужели бы я тебя привел в такую опасность? Это не песок, а камень, я как-то целое лето трудился, ломом пласты откалывал. Давно только не был тут...
Круглая пещера оказалась просторной – Полина смогла выпрямиться в рост и осмотреться. Потолок сходился куполом, пол на диво ровный и гладкий, посредине вытесан был каменный стол и каменная скамья, а в задней стенке зияет дыра.
– А там чего?
– Где? А... Постой-ка, этого не было раньше.
Полина вскрикнула.
– Вот видишь, а ты говорил – не обвалится... Пойдем отсюда, Петруша. Ловко твои хоромы устроены, да только лучше в песках сгинуть, чем в завале задохнуться!
– Да погоди, не шуми, – Петр старался шуткой успокоить девушку. – Муж я тебе иль не муж? А ты мне покорствовать должна!
– Волюшка ваша, Петр Никифорыч, – серьезно ответила Полина. – А чтой-то у тебя в лукошке?
– На, мечи на стол. Тут пироги, и груши, и яблоки, вода есть. Запасливый я у тебя мужик-то?
– Вот так да!
Полина примостилась на скамеечке, угрызала большую, масляно-желтую грушу, но глаза ее следили за Петром с ужасом. Тот поднес свечу к провалу, вглядывался во тьму.
– Не ходи туда, Петруша... Тревожно у меня на душе. Слышишь? Не набат ли?
– Это ветер завывает...
Храбрый юноша сделал шаг – и исчез в темном провале, а секунду спустя донесся до Полина его изумленный вскрик. Она и испугаться не успела, как бледное лицо Петра снова появилось в отверстии.
– Наше с тобой счастье, голубушка моя. Вот где мы его сыскали.
– Да что случилось-то?
– Клад мы нашли великий. На всю жизнь тут хватит!
Ахнув, девушка устремилась в провал. И в самом деле – в узкой четвероугольной пещере стоял сундук. И грамота на крышке лежала, и кольцо, разрубленное на две половинки. А когда Петр прочитал Полине грамоту, взяла она кольцо и отдала половинку ему, а половинку себе взяла.
– Что ж мы теперь со всем этим богатством делать-то будем, Петруша? Деньги не огонь, а возле них обожжешься.
– Любушка моя, да что ж ты сразу плакаться начинаешь? Смотри, какие тут уборы! Ну-ка, примерь!
И Полина примеряла – тяжелое, золотом шитое платье, шелковую шаль в невиданных цветах, перстни, ожерелья, венец золотой с жемчугами. Плакала и смеялась она, наряжаясь, и песенку запела, ровно хмельная.
– Вот что я придумал. Надо нам довериться верному человеку, и человек такой есть.
– Батюшке сказать могу, – заикнулась Полина, но Петр рукой махнул.
– Акиму лучше, плотовому. Он меня сызмала знает, не обидит нас. Доверимся, возьмем сокровища, и – айда на волю.
– Кабы так, – прошептала Полина. Она вдруг угасла, погрустнела, и тяжело было телу от нарядов и уборов. – Петруша, давай на промысел вернемся? Неспокойно мне...
– Ну? А как же ты к своим-то пойдешь?
– Они уж спать повалились, а то в бане переночую, утром и сделаем, что собирались. Вернемся, миленький! Набат я слышала, тошно мне!
Девушка всхлипнула, и Петр, скрепя сердце, согласился. Донес ли ветер звуки набата, или показалось Полине, а все же стоит вернуться. Не хотелось уходить от клада, не хотелось покидать надежную хоромину, но и ему тоже стало неловко на душе, словно перед бедой. Все же набил он немалое лукошко сокровищами, отдал Полине, а себе в ладанку спрятал грамоту и половинку кольца.
– Кольцо пуще всего береги, – велел он девушке. – Что ж, идем.
А на улице было светло, как днем. Как на рассвете, когда солнце не рыжее еще, а красное.
– Промысел горит! – не своим голосом крикнула Полина. – Мама! Батюшка! Федянька!
И припустила вниз с откоса, не видя дороги, не замечая хлещущего в лицо колючего ветра. Петр еле поспевал за ней, но на бегу успел подметить – горит промысел со всех концов. Не иначе, подожгли лихие люди. Или ветер так пламя перенес? Мутный воздух пылал. Оранжевая пурга носилась под черным небом и грозно грохотал далекий прибой, а по улице между казармами метались люди, орали надрывные голоса.
– И наш дом горит! – вскрикнул Петр. – Матушка!
Жаркий вихрь дунул им навстречу, объятая пламенем стена угрожающе покосилась... Полина вскрикнула, рванулась, и огненная круговерть разлучила их.
Золотая коса, промысел Никифора Быкова выгорел дотла, остались на его месте только черные столбы и невыносимая вонь горелой рыбы и мяса. Сам Быков погиб, жена его и около тысячи рабочих. Не стало и Ульяны, и Ильи Солодковых, даже косточек не нашли, да кто ж искал-то? А спастись удалось Федору Солодкову. Пробегая по улице, увидел он и сестру, лежащую навзничь с разбитой головой. Выволок Полину из пламени, сам весь опалился и на одноколке угнал от огня. А уж потом, днем, увидел, что в том лукошке, которое сестра в беспамятстве из рук не выпускала...
Полина очнулась от беспамятства в больнице, в Астрахани. Там же родила маленькую, недоношенную девочку. Но услышал наконец Господь ее молитвы – оставил малышке жизнь.
– Вот, сестрица, теперь-то мы заживем, – радовался Федор, увозя Полину на извозчике домой. – С радости плачешь?
Полина молчала, только слезы по лицу катились. С того момента, как очнулась она в палате больничной и узнала от Федора, что погиб Петруша на пожаре, – утешиться не могла. Только дочка, которую Верой окрестили, была ей отрадой. Между прочим рассказала Полина брату, как нашли они с Петром клад в скале.
– И много там осталось сокровищ? Ну да нам не надо. Мы с тобой, сестрица, своими силами, своим умом проживем. Нам было только из нищеты выбиться...
– Ты словно и не помнишь, что матушку с батюшкой огонь забрал, – попрекнула как-то Полина брата.
– Всегда помнить буду. Да только...
Полина и сама знала, что такое «только». Для Федора Солодкова другая жизнь началась, освободился он от ярма крестьянского. Стал по-городскому одеваться, знакомые студенты к нему стали ходить... Но чувствовала Полина – не погиб ее нареченный на промысле. Была уверена: если жив – найдет ее. Петр не искал, в мертвых ее считал. А кто же ввел его в заблуждение? Конечно, Федор Солодков. Ему самому сестра нужна была, он без нее жить не мог, а господинчика этого холеного ненавидел с той минуты, как увидел!
Петр Быков исполнил свое намерение. Доверился Акиму, чья шхуна пришла на промысел утром после пожара, выгребли они клад атаманский... Но теперь для сироты и смысла не было в богатстве! После смерти отца все промыслы и так ему достались, зачем деньги, если нет Полины? Искал ее, а нашел весть о смерти. И закаменел от горя, залубенел душой. Кутить начал, по веселым домам ходить. Дружбу водил с разгульными девицами, каждую в хмель Полиной называл...
