Дин Кунц - Незнакомцы
— Так что ты скажешь на это? — продолжала развивать свою мысль она. — Мне думается, тебя увлечет работа с детьми.
— Рита, а что, если приступ случится, когда я как раз буду с детьми? Ведь они испугаются, а я...
— Ах, оставь, ради бога! — фыркнула Рита. — Это всего лишь отговорки, чтобы не появляться на людях. Все будет в порядке, я уверена. И не бойся поставить меня в неудобное положение, это не так уж легко сделать. Меня трудно чем-либо смутить, дорогая.
— Да я и не считала тебя за недотрогу. Но ведь ты не видела, что со мной творится во время приступа. По правде говоря, я и сама не знаю, как я выгляжу в такой момент...
— Ради бога, только не делай из себя чудовище! Ведь ты не забила никого до смерти палкой, мисс Чудовище?
— Ну, Рита, ты человек! — расхохоталась Джинджер.
— Превосходно! В таком случае ты уже член нашего комитета.
Хотя Рита и не рассматривала Джинджер как объект для благотворительности, она твердо решила использовать ее случай в качестве повода для расширения поля своей кипучей деятельности. Она уже засучила рукава и посвятила себя опеке над Джинджер, и ничто на свете не могло ее остановить в этом благородном порыве. Забота Риты была приятна Джинджер, но мысль о том, что она в таковой нуждается, угнетала ее.
Они остановились у светофора, со всех сторон зажатые легковыми автомобилями, грузовиками, автобусами и такси. В «Мерседесе» какофония центра города несколько приглушалась, но не стихала окончательно, и, когда Джинджер выглянула в окно, пытаясь установить конкретный источник особенно раздражавшего ее рокота, она увидела большой мотоцикл. Мотоциклист обернулся на нее, но ей не удалось рассмотреть его лицо: на голове у него был шлем с затемненным щитком, закрывавшим все лицо до подбородка.
Впервые за последние десять дней Джинджер вновь окутал дурманящий туман, и это произошло гораздо быстрее, чем раньше, в случаях с черными перчатками, офтальмоскопом и отверстием в умывальнике. Она лишь взглянула на черный блестящий щиток, и ее сердце бешено заколотилось, у нее перехватило дыхание, и мощная волна страха смыла ее с сиденья «Мерседеса».
* * *Первое, что услышала Джинджер, было надрывное гудение автомобилей: ей сигналили водители легковых машин, автобусов и грузовиков. Сигналы ревели, визжали, стонали, квакали, гавкали со всех сторон.
Она открыла глаза. Зрение ее обрело четкость. Она вновь сидела в салоне «Мерседеса», стоявшего перед светофором. Мотор работал, машина несколько продвинулась вперед, ближе к перекрестку, и слегка заехала в соседний ряд, мешая проезду других автомобилей, из-за чего они и сигналили столь отчаянно.
Джинджер поняла, что она всхлипывает.
Перегнувшись к ней через подлокотник, отделяющий сиденье водителя от места для пассажира, Рита крепко сжимала ее руки.
— Джинджер, с тобой все в порядке? Ты слышишь меня, Джинджер?
Кровь. Теперь, после надрывного воя гудков и сирен, после голоса Риты, Джинджер осознала, что ее желто-зеленая юбка перепачкана кровью. Темное пятно расплылось и по рукаву пиджака. Руки же ее были сплошь в крови, так же как и руки Риты.
— О господи, — простонала Джинджер.
— Джинджер, ты меня слышишь? Джинджер?..
Один из ухоженных ногтей Риты был полностью оторван, остался лишь небольшой кусочек у самого основания, а обе ладони были в ссадинах и царапинах и обильно кровоточили. Манжеты ее жакета тоже были все в крови.
— Джинджер, не молчи! — повторила она.
Гудки продолжали реветь.
Только теперь Джинджер заметила, что волосы Риты растрепались, а на щеке алела глубокая царапина в добрых два дюйма длиной. По подбородку на шею стекала струйка крови, смешанной с пудрой.
— Вижу, что ты пришла в себя, — удовлетворенно вздохнула Рита. — Слава богу! У тебя снова был приступ, ты пыталась вырваться и бежать из автомобиля. Я не могла тебе этого позволить, ты попала бы под колеса.
Какой-то разъяренный водитель, пытавшийся объехать «Мерседес», громко кричал им нечто не вполне вежливое.
— Я поранила тебя, — еле вымолвила Джинджер. Ей стало дурно при одной мысли о том, что она натворила.
Не обращая внимания на нетерпеливые сигналы других водителей, Рита снова сжала ладони Джинджер, на этот раз лишь желая успокоить и ободрить ее, а не удержать.
— Все в порядке, дорогая, — повторила она. — Теперь все уже хорошо, а немного йода меня только украсит.
Мотоциклист. Темный щиток на его шлеме.
Джинджер выглянула в окно — мотоциклиста не было. В конце концов, он ей ничем не угрожал, обычный случайный встречный, спешащий по своим делам, мало ли таких на улице!
Черные перчатки, офтальмоскоп, стоковое отверстие в раковине умывальника, темный защитный шлем с толстым стеклом. Почему именно эти конкретные предметы выбивают ее из колеи? Что между ними общего? И есть ли оно вообще?
— Извини меня, — давясь слезами, сказала Джинджер.
— Не нужно извиняться, — перебила Рита. — Пора нам отсюда выбираться. — Она обтерла руки салфетками из пачки, лежавшей в ящичке в подлокотнике, и, зажав одну из них в ладони, включила передачу, стараясь не запачкать ручку кровью.
Джинджер взглянула на свои руки, перепачканные кровью Риты, откинулась на спинку сиденья и зажмурилась, стараясь не плакать, но это ей не удалось.
Четыре психических срыва за пять недель.
Она не могла больше убивать день за днем в ожидании нового приступа, утешая себя надеждой, что когда-нибудь выяснит его причину. Она не желала более чувствовать себя беззащитной игрушкой в руках неумолимой судьбы.
Был понедельник, 16 декабря, и Джинджер вдруг твердо решила действовать, сделать хоть что-то до пятого припадка. Она еще не знала, что она может предпринять, но уже не сомневалась в том, что найдет выход, если очень постарается и перестанет себя жалеть. Она достигла самого дна, опускаться ниже было некуда, как бы она ни унижалась, ни боялась и ни паниковала. У нее оставался один путь — наверх. И она обязательно выкарабкается из этой проклятой ямы, чего бы это ей ни стоило, она выберется из темноты к свету, черт побери!
Глава 3
Сочельник — Рождество
1
Лагуна-Бич, Калифорния
Во вторник, 24 декабря, Доминик Корвейсис встал с постели в восемь утра вялым и разбитым: назойливая дремота никак не покидала его после вчерашнего злоупотребления успокоительным и снотворным. Тщательный туалет не принес особого облегчения, тем не менее Доминик не падал духом.
Вот уже одиннадцатую ночь кряду он спал спокойно: лекарственная терапия действовала, и он был полон решимости перетерпеть временное вынужденное затворничество, чтобы навсегда покончить с изнурительными полуночными блужданиями.
