Александр Варго - Гример
– Начинать? – голосом, начисто лишенным интонаций, поинтересовался «спортсмен».
– Ты начинай, а мы продолжим, – ответил Рамирес, глядя мне в глаза.
«Спортсмен» с бумажным пакетом обходил меня и старательно сыпал на затоптанные доски муку, обрисовывая неровный круг. Это казалось карикатурой на обряд. Но лишь казалось.
– Мне нужно было только твое искусство. Ты умеешь вдохнуть жизнь в мертвое тело, – продолжил Рамирес, поднося к раскаленным углям руку, в которой сжимал небольшую восковую куклу без лица и одежды. Воск стал поблескивать, размягчаясь, словно его покрывали лаком. – Только твое искусство, и ничего больше. Твой друг, патологоанатом, порекомендовал тебя мне. Ты догадываешься, что сейчас происходит? Вижу, по глазам вижу, что догадываешься. Нет, даже наверняка знаешь… – Рамирес хищно улыбался и осторожно разминал податливый воск в пальцах.
– Ты не сможешь этого сделать со мной! – хрипло вырвалось у меня.
– Кто тебе это сказал? Ты бы у Инесс спросил – она знает, она сумеет ответить. Вы еще встретитесь, я это обещаю. Но не сейчас.
«Спортсмен» тем временем уже лил мне на голову что-то липкое и теплое. Я завертелся, но уклониться так и не смог – веревки крепко держали меня притянутым к столбу. Диск луны угадывался в щелях между досками.
– Я не верю в твою магию.
– Верить не обязательно, – усмехнулся Рамирес. – Можно не верить, скажем, в луну, но ее свет доказывает обратное. Ум временами играет с нами в плохие игры. У меня на родине есть пословица: «От любопытства кошка сдохла». Именно любопытство сгубило тебя. Я не люблю любопытных и догадливых.
«Спортсмен» закончил свою работу и отошел в сторону, стал как столб, даже не моргал. Рамирес подошел ко мне, в его руке что-то щелкнуло, и между пальцев сверкнуло остро отточенное лезвие выкидного ножа. Металл, на котором переливались огненными бликами отраженные угли, закачался у моего лица.
– Страшно? – спросил Рамирес.
Я не выдержал и отчаянно закричал. Мой крик тонул в высоте под деревянным куполом. Я кричал, надеясь, что меня все же кто-нибудь услышит. Когда я выдохся, Рамирес засмеялся.
– Ну подумай сам. Кто придет на кладбище, даже услышав твой ночной крик? Сам бы ты пришел?.. Смирись. Не все так плохо.
Лезвие пронеслось у самого моего лица. Я зажмурился, ожидая, что из пореза польется кровь. Но даже ничего не почувствовал. Когда наконец-то заставил себя открыть глаза, Рамирес уже держал в пальцах пряди моих отрезанных волос.
– Вот и все, что мне было нужно от тебя, – сказал он, прикладывая прядь к размягченной над углями голове восковой куклы.
Движения у Рамиреса были четкими, умелыми. Волосы приклеились, и он уже расправлял их в подобие прически. Кончик ножа двигался быстро, прорезая в воске черты лица.
– Похож? – ухмыльнулся брюнет, поднося ко мне куклу, лежавшую у него на ладони. – Говорят, что самому человеку трудно узнать себя. Но это ты.
– Не верю в твои штучки… – Я пытался убедить самого себя, что не верю, но чувствовал предательскую дрожь в ногах.
– Знаешь, был такой апостол – Фома. Он еще вложил пальцы в раны своего учителя, чтобы поверить в его воскрешение.
С этими словами Рамирес поднес к углям булавку – та почти мгновенно стала красной, – а затем коротко воткнул раскаленное острие в грудь куклы. Я вздрогнул, боль от укола в воск отозвалась в моем теле так, словно укололи меня самого.
– Видишь, Марат, на всякое безверие существуют свои способы доказательства. И это только одно из них. Тебе придется смириться с тем, что я могу управлять твоей волей, твоими чувствами… Нет, ты не станешь таким, как он, – Рамирес указал на бездушного «спортсмена». – Он уже давно мертвец. Я оставлю тебе твои таланты – они мне нужны. Твою волю, сообразительность оставлю, но заберу кое-что другое.
Сказав это, Рамирес взмахнул полами плаща. И тут же под куполом почувствовалось движение. Зашуршали крылья, раздался многоголосый писк. Перед моим лицом пронеслась летучая мышь, чиркнув по носу краешком крыла. Омерзительное ощущение! И вот уже целый рой крылатых тварей носился вокруг меня. Словно повесили полупрозрачный занавес, размывающий силуэты. Рамирес что-то громко говорил. Язык не был испанским. Слова звучали гортанно и грозно, временами даже с каким-то птичьим пощелкиванием. Они словно сами собой всплывали из глубин веков; в них слышались удары барабанов, треск пламени, шум тропического дождя в джунглях. От них, как от наркотика, кружилась голова и расплывалось в глазах.
Одна крылатая тварь опустилась мне на голову. Я ощущал, как ее когтистые лапки путаются у меня в волосах, как хлопают кожаные крылья. Затем другие перепончатокрылые стали опускаться на меня, посыпались, словно их на меня вываливали из мешка. Они облепили мое лицо, тыкались мордами в нос, в рот, ползали по всему телу. Но странная вещь, они не кусались.
Скороговорка Рамиреса звучала все громче и громче. Меня будто бы закручивало в сумасшедшем вихре, несло куда-то вместе со столбом, облепившими тело мышами, с часовней. Я уже задыхался под слоем крыльев.
Голос резко на полуслове смолк; замолчал и ухавший магнитофон, будто оборвалась пленка. Что-то щелкнуло в моей голове. Сперва даже показалось, что лопнул какой-то сосуд. Крылатые твари осыпались с меня на пол, ползали, жалобно попискивали.
Рамирес стоял, воздев руки к куполу, смотрел ввысь. Летучие мыши расползались по углам, прятались в темноте. Я не мог понять, что со мной произошло, но что-то изменилось. Я уже не был тем, кем был прежде. Еще кто-то – чужой, находился во мне, но пока никак не проявлял себя.
«Спортсмен» приблизился ко мне и острым ножом стал бесстрастно срезать веревки. Они кусками свалились к моим ногам. Я был свободен. Рамирес опустил руки, посмотрел на меня. Злость закипала в моей душе, я готов был растерзать своего мучителя за свои унижения и страх. И черт с ним, что потом его зомби набросится на меня. Я не сводил глаз с ножа, лежавшего на краю гроба.
«Схватить и всадить в сердце», – подумалось мне.
Я бросился к ножу, схватил его и занес для удара. Но тут же почувствовал, как кто-то невидимый удерживает мою руку, не дает ей опуститься. Я ощутил, как теряю контроль над своим телом. Я уже не ощущал своих ног, не мог повернуть голову. Но я не падал – кто-то другой, тот, кто уже находился во мне, управлял моим телом. И тут он сказал, обращаясь ко мне – это прозвучало в моей голове:
– Зачем ты поднял руку на хозяина?
Я продолжал все видеть, все слышать, но я уже был не я, делал это другой, мое тело теперь полностью подчинялось ему. И вот он уже пошел, заговорил, я же оставался только наблюдателем в своем теле; мне оставили лишь кусочек сознания, где я мог еще существовать. А этот другой я уже приблизился к Рамиресу, и они обнялись, как братья.
– Проучи его немного, – обратился Рамирес к тому, кто поселился в моем теле. – Сделай так, чтобы он все понял.
Моя голова опустилась в знак согласия. И этот чужой, захвативший мое тело, уже обращался ко мне. Слова не звучали, я просто понимал, что он хочет сказать. Но при этом ни я, ни, надеюсь, он не могли проникнуть в сокровенные мысли друг друга. Мы оставались отдельными личностями.
– Пошли, – сказал он мне.
Я не мог сопротивляться. Ноги мои уже ступали по шатким доскам часовни, несли меня к выходу. Скрипнула дверь, в лицо ударил свежий ночной воздух.
Шумели, покачиваясь над головой, старые кладбищенские деревья. Ущербный диск луны завис над полуразрушенной колокольней, словно зацепился за нее.
Я ничего не мог сделать. Тот, оказавшийся во мне, вел меня, дышал, двигался за меня. Мне же оставалось только видеть все, слышать и думать. Рамирес смотрел мне вслед и махал рукой, будто прощался.
«Этого не может, этого не должно быть, – отчаянно думал я. – Это бред».
– Не рассуждай вслух, – обратился ко мне тот, кто захватил мое тело.
– Кто ты такой?
– Я – это ты, – мне даже послышался ехидный смешок.
– Я – это я! – крикнул я мысленно своему невидимому собеседнику.
– Докажи.
Я напряг всю волю, сосредоточился, пытаясь вернуть контроль над телом. Страшным усилием мне удалось поднять руку, поднести ее к лицу и пошевелить пальцами. Сил на это ушло столько, словно мне пришлось отжаться от пола раз двадцать.
– Видишь, я могу, – подумал я вслух. – Я это сделал, я победил тебя.
– Не обольщайся. Просто мы с тобой совсем недавно вместе. И эти движения что-то вроде конвульсий, рудимент. Смотри.
И он побежал. Вернее, бежал-то я. Боль, усталость, одышка – все доставалось мне, я не переставал чувствовать. А он вел себя, как угонщик. Гнал чужую машину, не жалея ее.
Хрустел под ногами сухой бурьян, хлюпали, разлетаясь брызгами, лужи. Я уже задыхался, но не мог остановить этот безумный бег.
– Ты мне не верил! – кричал во мне чужой голос. – Теперь веришь? Я сделаю с тобой, что захочу. Не ссорься со мной.
– Ты врешь, ты не можешь быть мной, – отрицал я очевидное и тут же получил красноречивый ответ.
