"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Шоколад, сахар, овсяная мука, какао-масло, сухое молоко обезжиренное, ванилин. – Он поднял брусок на ладони, словно золотой слиток. – Четыре унции, шестьсот калорий, хорошенько сдобренных витамином Б. Одной такой плитки взрослому мужчине может хватить на пару дней.
Мама звучно сглотнула слюну, не сводя с шоколада глаз. У Джуна заурчало в животе. Юми протянула ручонку:
– ДАЙ!
Американцы засмеялись. Соломенные Волосы убрал плитку обратно в карман. Губки Юми обиженно задрожали.
– Мы его называем «секретное оружие Гитлера», потому что жрать такое дерьмо можно только на пределе отчаяния, – продолжал офицер. – А вы, бэби-сан, как я погляжу, – он обвел рукой лачугу, – оставили этот предел далеко позади. Но ты подумай: шестьсот калорий! По двести на каждого! Для твоих детей это несколько лишних дней жизни! Паршивая песенка – вполне приемлемая цена за паршивую шоколадку, не так ли?
– Сами давитесь своим шоколадом! – закричал Джун. – Оставьте нас в покое! Она не будет петь, ясно?
Мама ахнула. Годзу насмешливо протянул: «У-у-у!», а Мэдзу снова ослепил мальчика фотовспышкой, запечатлев на память его разгневанное лицо.
– Замолчи! – Мама отвесила Джуну подзатыльник и поклонилась офицеру. – Не слушайте его, господин, мой сын ужасно глупый! Сейчас я выгоню их с сестрой…
– Нет, бэби-сан, сперва ты нам споешь! – Соломенные Волосы игриво погрозил ей пальцем. – Им интересно будет послушать, что ты пела своему узкоглазому муженьку, когда их не было поблизости… Ты будешь петь, тупая узкоглазая сука, потому что мы так сказали, а мы здесь теперь закон. Не ваш занюханный император, не чертов Будда и не вся кодла ваших смешных божков, а мы! – Он взмахнул бутылкой. Вскрикнув, мама закрыла лицо руками, а Годзу и Мэдзу снова захохотали.
Когда мама наконец подняла глаза, в них была решимость.
– Дайте выпить, – хрипло сказала она.
Соломенные Волосы протянул ей бутылку. Мама схватила ее, присосалась к горлышку. Американцы завыли, заулюлюкали. Офицер зааплодировал.
– Пей, бэби-сан, пей до дна! – кричал он, и Годзу с Мэдзу вторили ему по-английски:
– Drink, babe, drink!
Мама закашлялась, пахучая жидкость ручьем бежала у нее с подбородка, пропитывая ткань кимоно. Она поставила бутылку, обвела комнату осовелым взглядом. А потом ударила в ладоши и заголосила с пьяным надрывом:
Лицо Джуна налилось жаром, уши пылали. Он представить не мог, что мама знает такую глупую песню! И тем не менее не хотел, чтобы она кончалась. Потому что как только мама допоет…
Нет, такого не должно, не может случиться!
Мальчик зажал руками уши, чтобы не слышать ее пьяного голоса, но она пела все громче, хлопая в ладоши, почти кричала уже, и американцы, скалясь, начали хлопать ей в такт.
Там, наверное, были еще куплеты, но допеть маме не дали. Соломенные Волосы бросился на нее, повалил на циновку и принялся целовать, жадно шаря руками по телу.
Она закричала, забилась под ним, упираясь руками в его широкую грудь.
– Нет, господин, прошу вас! Что вы делаете! Мои дети… Господин!
Джун прыгнул на офицера сзади, замолотил кулаками по спине. В ту же секунду цепкая пятерня Мэдзу сгребла его за волосы и потащила назад. Он кричал, извивался, размахивая ногами, – тщетно; распахнув ногой дверь, Мэдзу пинком вышвырнул его на улицу.
Падение чуть не вышибло из мальчика дух. Задыхаясь, он перекатился на спину и увидел, как Годзу за шиворот вынес Юми. Сестренка визжала и сучила босыми ножками, пытаясь лягнуть громилу.
Тот бросил ее рядом с Джуном, вытер руки о штаны, будто держал что-то грязное, повернулся и ушел в лачугу, хлопнув дверью так, что задрожали стены.
Юми заревела, колотя пятками по земле. Джун ее не видел – он лежал на спине, ловя ртом воздух, а перед его глазами бешеной каруселью кружилось ночное небо в россыпях звезд. Еще недавно он парил среди них со стадом китов…
– Ма-а-амочка-а-а-а-а! – ревела Юми, размазывая кулачками слезы. – Я опи-и-исалась!
А в лачуге гоготали американцы, и к их смеху примешивались жалобные мамины стоны.
Джун с трудом поднялся на ноги, огляделся, ища кого-либо, кто мог бы прийти на помощь. Ну зачем мама выбрала для жилища такой глухой участок?! А впрочем, будь здесь и целая толпа соседей, едва ли кто-то рискнул бы связаться с янки…
Мама сдавленно вскрикнула. Там, в лачуге, с ней делали что-то ужасное. Взгляд Джуна заметался и остановился на увесистом камне, наполовину утопленном в землю. С трудом вывернув его из грязи, он распахнул дверь и ввалился в лачугу.
Соломенные Волосы взгромоздился на маму, ухватив ее за лодыжки. Голая бледная задница ходила ходуном, мучнисто-белые ягодицы судорожно сжимались с каждым влажным, чавкающим ударом, и мама то охала, то вскрикивала в ответ, упираясь руками ему в плечи, чтобы хоть немного ослабить натиск. Годзу невозмутимо попыхивал очередной сигаретой, лишь горящие глаза и лицо в испарине выдавали его возбуждение. Мэдзу дрожал, как припадочный, бормоча:
– That’s it, sir! Make that slanted-eyes bitch squeal [40]!
С бешеным воплем мальчик кинулся вперед, замахиваясь камнем.
– Нет, Джун, нет! – кричала мама.
Плевать! Он уже видел, как соломенные волосы чужеземного дьявола обагряются кровью, уже чувствовал, как его череп под ударом камня лопается, будто яйцо. Но тут перед ним вырос Мэдзу и коротко, без замаха ударил кулаком в живот. На мгновение Джун разучился дышать, камень вывалился из ослабевшей руки и гулко стукнул об пол. Мэдзу отбросил его ногой и ударил снова. Джун рухнул на пол, свернулся калачиком. В животе билось раскаленное чугунное ядро. Прямо перед собой он увидел сверкающий ботинок Мэдзу: должно быть, всего несколько часов назад другой мальчишка, скорчившись в три погибели, надраивал этот ботинок до блеска.
– Бра-атик! – заверещала Юми, а мама закричала, извиваясь в руках офицера:
– Не трогай моего ребенка, демон!
Джун ползком рванулся к ней, но еще один ботинок, на два размера больше и намного грязнее, пригвоздил его руку к полу. Подняв глаза, он сквозь слезы увидел акулью усмешку Годзу. Тот слегка повернул каблук, и мальчик закричал, чувствуя, как трещат тонкие косточки в ладони. Всякое мужество покинуло его.
– Больно! Больно! – завопил он. – Прошу, господин, не ломайте мне руку!
Великан поднял ногу и пинком отшвырнул его в угол. Юми с плачем кинулась к брату. Джун не обратил на нее внимания, он баюкал ноющую кисть. В голове стучало, во рту стоял железный привкус. Сквозь гул в ушах он слышал, как мама бормочет, содрогаясь от толчков:
– Что я наделала… Что я наделала…
Казалось, этому кошмару не будет конца. Мертвые друзья Джуна улыбались ему со стены, где-то среди звезд криком заходился мертвый отец, а светловолосый дьявол все терзал и терзал маму. Он то кусал ее за груди, заставляя кричать, то покрывал поцелуями лицо и губы, кривящиеся от омерзения; то запрокидывался всем телом, поигрывая ее лодыжками, то снова наваливался и начинал долбить с утроенной силой, словно хотел переломить пополам, а она все повторяла, будто в бреду:
