Александр Юрин - Сквозь тернии
Алька напряжённо смотрел в дедовы глаза. Потом потупил взор, переступил с ноги на ногу, как-то весь сжался и прошептал на пороге слышимости:
— Так выходит, что мне совсем нельзя думать о маме? Ведь как только я начинаю это делать, боль только возрастает. Но я не хочу так, деда! Я хочу, чтобы мама всегда была со мной! — Алька с неимоверным трудом заставил собственные ноги буквально врасти в рыхлую почву — резон сорваться с места и просто убежать подальше от горя был неимоверно велик.
Александр Сергеевич отрицательно качнул головой.
— Со временем, Алька, боль стихнет, а мама останется жить в твоей душе вечно. Она будет с тобой разговаривать, когда сделается совсем плохо. Посоветует как поступить, если вдруг тебя окутают сомнения. Она, конечно же, обрадуется, как только в твоём сердце вновь поселится утраченное тепло! Понимаешь, Алька? Просто ещё прошло слишком мало времени — а именно последнее лечит душевную боль. Образ матери свеж, жив, реален — он переполняет грудь, чиня страдания, потому что твой мирок лишился частички света, той самой искорки, что заключена в тебе самом. Алька, поначалу тяжело всем, но со временем, буря стихнет, и тучи невзгод разойдутся. Взойдёт солнце, и на заре эпох случатся перемены. И ты сам будешь вершить их. Верь мне.
Алька тяжело вздохнул. На выдохе приоткрыл рот и закрыл глаза. Задержал дыхание.
Александр Сергеевич с содроганием наблюдал за тем, как опали плечики внука, как перекосилось гибкое тельце, в попытке унять нестерпимую боль, как вновь затряслись поджатые губы.
Алька открыл глаза. Отвернулся. Склонился над маминой могилкой.
— Мамочка, прости меня за всё! Особенно за то, что так сильно хочется плакать. Ты ведь расстраивалась всегда, когда мне было больно. Я помню. Но это только сейчас, а дальше… дальше я буду стараться… никогда больше тебя не расстраивать! Ты только разговаривай со мной изредка. Ладно?.. Когда будешь не занята там… на небесах…
Алька провёл дрожащими пальцами по сырой земле, потрепал податливые головки орхидей — мама обожала эти цветы, — пустил сквозь пальцы чёрную ленту, что опоясывала венки.
«Матери и дочери — от сына и отца. Помним. Скорбим. Любим».
Алька поднялся, раскачиваясь, побрёл между соседними оградками в сторону Центральной аллеи.
Он так и не обернулся.
Александр Сергеевич смотрел на внука, силясь унять разошедшееся в груди сердце.
— Какое я имею право оставлять его одного? Сначала отец. Затем мать. Теперь, вот, ещё и дед… не на своём месте.
Александр Сергеевич подошёл к тому месту, где несколькими секундами ранее стоял Алька. Склонился. Погладил бесчувственными пальцами отсыревший венок.
— Анна, как мне быть? Ты ушла, так и не выслушав меня до конца. Хотя… — Александр Сергеевич потёр виски. — Хотя, если всё это правда, плюс то, что сниться по ночам, тогда… Тогда, может быть, мы с тобой ещё и увидимся, как знать…
Александр Сергеевич почувствовал, как шевелятся на макушке редкие волосы, а по всему телу проступают холодные мурашки.
Каждую ночь ему снился один и тот же сон: закопчённое стёклышко от разбитой бутылки — через такие друзья в детстве наблюдали солнечное затмение, — за гранью которого снуют размытые тени. Клубок сплетается во что-то бесформенное, на мгновение замирает, словно к чему прислушиваясь, после чего звучит отчаянный женский крик.
Александр Сергеевич мог бы поклясться, что по ночам он слышит голос мёртвой дочери.
Почему и как подобное возможно — он не знал. Он знал нечто иное: как можно познать истину. Но вот только готов ли он сам заплатить предписанную свыше цену? Этого Александр Сергеевич сказать с уверенностью так же не мог.
— Анна, держись, я обязательно к тебе вернусь… моя малышка… Я отобью тебя у них, обещаю, — Александр Сергеевич набрал в горсть прохладной земли. — Если только я не окончательно спятил, и место мне — не в психушке.
Московская область. Звёздный городок. Аллея Космонавтов. «Неприятная встреча».Женя стояла рядом с памятником Гагарину и щурилась от метящей в лицо мороси.
Космонавт вышел из дома на работу, а по дороге сорвал ромашку — это было так романтично, что внутри Жени вновь вспыхнул огонь былых утрат.
Она вспомнила рыдающую маму, которая даже толком не знала, куда именно отправляется её дочь. Точнее навстречу чему. Хотя этого не знала и сама Женя. Вспомнила самодовольное лицо гадкого Славика, скользящего плотоядным взором по её фигуре сверху-вниз, в надежде запомнить каждый сантиметр тела «своей бывшей», чтобы потом на досуге изредка придаваться похабному вожделению — именно так показалось самой Жене в момент их последней встречи, во время которой они пытались поделить нажитое совместно имущество. Вспомнила испуганное лицо Леры, которая сторонилась её будто огня.
«Лера всё знала. Она поняла, на что именно я подписалась! Хотя этого не понимаю даже я сама. Зачем мне туда лететь? Что я надеюсь отыскать? С чем столкнуться? С утратой, что понесла в реальности? Но разве это возможно? Причём тут всё это?»
«Тогда что же сосредоточено там в действительности? И живое ли оно? Во снах оно больше напоминает клубок противных слизней. Слизней, что копошатся в рыхлой земле. Правда, эти слизни совсем не походят на обычных, земных, — они вовсе не желают закапываться в рыхлую почву как можно глубже. Напротив, твари стремятся поскорее выбраться наружу, чтобы воцариться не только в кошмарных снах, но и…»
Женя испугалась собственных мыслей.
«Они хотят наводнить собой реальность! Но что же тогда станется со всеми нами? С человечеством?.. Вот оно! Я лечу именно за этим: чтобы увидеть начала конца. Посмотреть, из чего оно выльется и во что воцарится на закате эпох. Как бы глупо это не прозвучало!»
Женя тряхнула головой.
«Подумать только, у меня билет на первый ряд антиутопии под названием: конец человечества».
Женя помассировала виски. С ней определённо что-то не так. Она, не задумываясь, хоронит целый мир, по той простой причине, что в её жизнь наведалось горе, а в душе поселилась боль.
Женя отшатнулась от увядшей клумбы и побрела просто так вдоль аллеи, изредка косясь по сторонам, точно беглый преступник. Посторонних людей видно не было. Лишь под ногами переминались сытые голуби, не желавшие уступать дороги.
«Естественно, это же их дом, — а ты всего лишь временный гость, скорее даже разовый посетитель. Одноразовый. Скоро, вжик, и следа от тебя не останется! Причём не только здесь, но и, вообще, в пределах планеты Земля!»
Женя попыталась мысленно представить предстающую авантюру, но так и не смогла этого сделать: к горлу подкатил ком апатической жути, так что даже ноги утратили способность нести тело. Вычищенная дорожка заметалась из стороны в сторону, будто лента в руках у гимнастки, отчего Женя машинально вскинула руки. Круговерть в голове тут же прекратилась. Небо и земля заняли свои места.
