Александр Юрин - Сквозь тернии
Светлана сглотнула недоумение.
«Разве можно плавать между мирами?»
«Можно. И это очень просто, правда отнимает много сил, которые затем проблематично восстановить. Потому всё это время я и надеялся на человечество. Однако я ошибался: уже слишком поздно».
«И что же теперь делать?»
«Нужно их остановить».
«Титова?»
«Да. Потому что экспедицию ждёт та же судьба, что и моих соплеменников. Зло сначала их заманит, а потом… Ты должна предупредить Титова о грозящей опасности! Иначе, быть беде».
«Я… Я… Я не знаю… Мячик. Я так долго жила с надеждой всё же увидеть свет, а теперь, получается, всё просто рухнуло, распалось на части, а я сама вынуждена барахтаться в чёрной мгле, которая так и норовит засосать меня с головой! Я не хочу туда, Мячик! Не хочу навеки во тьму! Пока были живы мама и папа — ещё ладно, но сейчас… Я ведь теперь не могу уснуть даже! Эта тьма… она повсюду, Мячик. И мне кажется, она меня настигает!»
«Светлана, не иди на поводу у паники. Та тьма, в которой ты сейчас тонешь, ничто по сравнению с Тьмой, что может поджидать Титова и его людей в другом мире. Это всё зло — оно влияет на тебя, чтобы запутать сознание. Оно забирает близких, друзей, отнимает надежду, но… Однажды я снова смогу «плыть», и вот тогда-то мы и ринемся навстречу настоящей надежде, а не её эфемерному двойнику, что может строить лишь неясные фантомы!»
«Боюсь, я не в силах ждать так долго, Мячик. К тому же ещё неизвестно, когда ты восстановишь утраченные силы. Я могу не дожить… а если и доживу, то… в своём ли я буду уме — вопрос».
«Прости, Светлана. Я тебя очень сильно подвёл. Но я хотел как лучше. Прости».
«Всё в порядке, Мячик. Если кто и виноват, так это я сама: поверила в мечту, превратила эту мечту в смысл всей своей жизни, соответственно, утратила самое дорогое. Теперь же оглянулась и поняла, что сижу на руинах собственных надежд, изливая душу единственному другу».
«Не думай так, Светлана».
«Я не знаю, как ещё думать! Я окончательно запуталась. Я знаю, чего именно делать нельзя, но так же я прекрасно понимаю, что отговорить меня от задуманного не сможет никто в этом мире! Так как же быть? Идти на верную гибель или же вновь отдаться на волю призрачной мечте, в надежде, что та, со временем, наполнит собой реальность! Ну же, Мячик, ответь мне, прошу!»
«А что подсказывает твоё сердце, Светлана?»
«Сердце?.. Оно уверено, что там, куда зовёт Титов, я обрету не только свет и тепло, но и что-то ещё».
«Что ж, похоже, человеческая душа — и впрямь потёмки. Я слегка касаюсь твоего сознания и понимаю, что ты уже всё для себя решила. Причём, давным-давно».
«Да, я всё решила для себя, Мячик, — Светлана вздохнула. — Прости меня, но я должна увидеть ту Тьму, что забрала моих родителей! Да, я прекрасно понимаю, что катастрофа случилась именно поэтому: чтобы я не отговорила Титова лететь. Хотя вряд ли бы он прислушался к мнению калеки. Но, так или иначе, я должна это сделать! Раз я ни при чём, тогда я хочу увидеть то, что причём во всей этой истории!»
Мячик долго молчал.
«Удачи тебе, Светлана».
Россия. Екатеринбург. Улица Блюхера. Михайловское кладбище. «Скорбь».Они стояли, взявшись за руки, у холмика свежей могилы, и молчали.
Александр Сергеевич ощущал внутри себя пустоту. Как будто из его тела насильно выкачали всё прежнее тепло. До основания, так что утратился всяческий смысл дальнейшего существования.
Александр Сергеевич вздрогнул, однако тут же приструнил себя, не желая выдать засевшего в груди негатива, — Альке он сейчас ни к чему!
«Чего это ты такое городишь, старый дурень: про утраченный смысл жизни! Вот он, стоит совсем рядом, вцепившись в ладонь, так что кончики пальцев уже еле заметно покалывает! И это вовсе не эфемерный смысл чего-то иррационального, это живой человечек — пускай ещё маленький и мало чего понимающий, но уже не беззащитный и, более того, самоопределившийся! Он такой любимый! И такой светлый. Как светлячок в спичечной коробке — его тоже долго силишься выловить во всепоглощающей тьме, а потом так же сильно страшишься потерять, отвлёкшись на что-нибудь незначительное! Да, Алька неудержимо взрослеет, так что уже способен на решительные действия и поступки, а это значит одно: к чёрту лысому все эти домыслы, относительно того, как быть дальше! Анна взрастила замечательного сына… внука… человека. Пускай он ещё и в самом начале своего пути, но сути дела это не меняет. Очередная искорка низкого солнца забрезжила на рассвете дня, а это… Это многое определяет, даруя суетливой жизни ещё один шанс. Шанс на исцеление, какой бы въедливой ни оказалась проказа».
Александр Сергеевич улыбнулся. С трудом оторвал взор от могилы дочери. Посмотрел на Альку.
Внук смотрел перед собой и жевал нижнюю губу — о том, что сейчас творится у него в душе, можно было только догадываться.
Александр Сергеевич не стал лезть в душу мальчика; он просто собрал остатки сил и, в ответ, сжал Алькину ладошку.
Внук вздрогнул, глянул на деда. Тонкие губы дрогнули, растянулись ещё шире, словно у резиновой куклы. Зашелестели слова:
— Деда, почему так больно? Вот здесь, под ямочкой… — Алька дотронулся свободной рукой до груди и потёр синтепон курточки чуть выше пупка. — Там словно поселился кто-то чужой. Он хочет, чтобы я заплакал, а я не знаю, как быть: терпеть и дальше или попросту сдаться?
Александр Сергеевич присел на одно колено, заглянул в покрасневшие глаза внука.
— Алька, это вовсе не чужой. Это душа. Она мечется, не в силах снести утраты. Именно от того тебе так плохо.
— Так как же мне быть, деда?
Александр Сергеевич вздохнул, оглянулся на осеннюю унылость.
Редкие берёзки, с остатками жёлтой листвы, пестрели на фоне голых лип. Последние словно сдались на волю небес, заранее пустив внутри себя зимнюю стужу. Кое-где над металлической оградкой возвышались всё ещё зелёные побеги ежевики, окружённые редкими зарослями понурого папоротника. Куда не глянь, из земли торчали посеребрённые кресты. Сквозь их молчаливое скопление отчётливо проступали контуры Храма Всех Святых.
Людей видно не было: все скорбящие давным-давно разошлись — остались лишь объятые горем сын да отец.
— Деда?.. — Алька придвинулся ближе, но в объятия всё же не упал — сдержался.
«Видимо из последних сил. Но ведь держится же! Ай да, Алька! Жаль только, что мать не видит… Да нет, конечно видит!»
Александр Сергеевич тут же выстроил мысленный блок, буквально отгородив скорбь от реальности железобетонным забором забвения — всё это потом, не сейчас.
— Алька, помнишь, я рассказывал тебе о настоящих поступках, о том, как нельзя бросать в беде человека, даже если совсем его не знаешь? Плохой он или хороший, как бы он сам поступил, окажись в непростой ситуации, чего в его уже свершённых деяниях превыше — света или тьмы — всё это не важно. Важно то, как именно поступишь ты сам. Именно сейчас, когда пришло время сделать выбор, а ты застыл на развилке, не зная, как быть. На первый взгляд, против тебя всё, даже собственная душа, но это не значит, что нужно всё бросить и идти на поводу у всепроникающей жалости к самому себе! Как бы больно ни было, как бы ни хотелось скрыться ото всего остального мира, каким бы ужасным ни выглядело будущее — нужно бороться, анализировать, мыслить! Нужно стремиться к тому, чтобы никто из наших соплеменников никогда больше не оказался в той ситуации, что чуть было не сломила тебя самого! — Александр Сергеевич перевёл дух и закончил: — Да, это кажется невозможным… даже немыслимым, но это всё от того, что мы боремся поодиночке. Мы утратили дух единства и потому-то всё именно так: на первый взгляд — непреодолимо и безнадёжно.
