Вук Задунайский - Балканский венец
Была во влахернской стене дверь, Керкопортой называлась. Через нее обитатели дворцов веками покидали Город. Через нее же возвращались они, не замеченные никем. Кто открыл эту дверь туркам? Подручные ли Катаволиноса? Луки Нотара? А может – купцы генуэзские? Или ее вообще забыли запереть? Кто знает! Разве так уж важно это теперь? Важно, что через Керкопорту вошел враг в Город. Когда увидали это на стенах, было уже поздно. Кинулись воины базилевса от ворот Романа до Керкопорты, ан глядь – уж со всех сторон янычары кишат да ятаганами машут. Там, где все давно решилось, ничего нельзя изменить.
Остался на стене последний император Византии, базилевс Константин Драгаш, дравшийся, как простой воин. И подошли к нему среди всполохов пожарищ три темные фигуры. Нет, были это не янычары и не башибузуки, а милые его сердцу брат Феофил, отрок Иоанн и испанский рыцарь Франциск. Всего четверо против целого войска. Возрадовалось сердце императора.
– Что делаете вы тут, среди смерти разящей? – спросил их Константин.
– Тебя ищем, – был ответ. – Негоже тебе ходить одному по стенам в такое время. И на галеры следом за Джустиниани идти негоже, разговаривать там с тенями былого величия. Вот, мы принесли твое любимое вино из Моравии, на смоле настоянное. Выпей – головам нашим все равно наутро не болеть.
Рассмеялся император – в первый раз за последний день, – откупорил бутыль да отхлебнул вина:
– Вот уж не думали летописцы, что станет базилевс пить сей благородный напиток, к которому во времена предков его не всякий простолюдин прикасался, да еще и на стенах гибнущего Города.
– Будет тебе, Константин! Раз уж суждено нам погибнуть – сделаем это вместе и с радостью.
– А и впрямь, – ответствовал император, пустив бутыль по кругу, – пойдем, сразимся с этими варварами! Умереть лучше, чем отступить.
И так вместе, клинок к клинку, бросились они в самую гущу битвы. Мраморный пол Храма поутру залит будет расплавленным воском, но некому будет счищать его. Да и не нужно, ибо сверху покроет его кровь. Вчетвером защищали они ворота и пали на поле чести. Пал вместе в ними Великий Город. Закрыла наутро небо черная пелена, заволокли дымы пожарищ. Закончилась страшная ночь, но не было в Великом Городе более рассвета.
29 мая 1453 года
Как словами можно поведать и рассказать о тех бедах и страданиях, ибо убитые с обеих сторон, словно снопы, падали с заборол, и кровь их ручьями стекала по стенам. От воплей же и криков сражающихся людей, и от плача и рыдания горожан, и от звона колоколов, и от стука оружия и сверкания его казалось, что весь Город содрогается до основания. И наполнились рвы доверху трупами человеческими, так что через них карабкались турки, как по ступеням, и сражались, мертвецы же были для них как бы мост и лестница к стенам городским. И все ручьи окрест Города были завалены трупами, и устланы ими берега их, и кровь, как могучий поток, текла, и залив Галатский, то есть Лиман, весь побагровел от крови. И рвы, и низины наполнились кровью, настолько ожесточенно и яростно бились. И если бы по Божьей воле не окончился тот день, окончательно погиб бы Город, ибо совсем изнемогли горожане.
– Сестра! Спаси нас! Мы гибнем!
– Совсем невмоготу, сестра Мария?
– Огонь, сестра! Огонь повсюду! Тяжело дышать…
– Крепись, сестра!
– Сестра, они пришли! Они срывают кресты, набивают мешки утварью церковной. Они рубят иконы и выкалывают глаза святым на фресках. Они нашли образ Одигитрии… Нет, не случайно это, за ним и шли, его и искали. Но Омофора там не было, слава Богу! Порубили они образ да пожгли в костре. Господи, что творится!
– Терпи, сестра. Бог тоже терпел. Брат Георгий! Слышишь ли ты Меня?
– …
– Брат Георгий?
– …
– Боже мой, он не отвечает!
– Брат Георгий, где ты?
– …
– До встречи, брат! До скорой встречи!
– Сестра! Мы все умрем? Говорят, базилевс погиб, и столько тел вокруг навалено, что не нашли его. И все, кто защищал город, тоже погибли. Что творится на улицах! Кровь течет по мостовым, как потоки дождевые. Я ранен. Мы все тоже умрем?
– Нет, брат Андрей. Ты же знаешь, мы не умираем – мы просто уходим на покой.
– Сестра! Мне, должно быть, повезло больше других. Вошли в Студион башибузуки, но оказались они – и кто бы подумал! – истинной веры. У нехристей руки-то до нас не дошли. Кинулись они грабить богатые дома и дворцы, а про бедные окраины позабыли. А эти выпустили из Города всех людей князя Бранковича и тех, кто мог и хотел бежать, вошли в дома и храмы и защитили их от разграбления. Мы теперь – их добыча. На вид – ну вылитые турки, однако ж крестов не сбивают и икон не рубят, стоят, как обычные прихожане, никого не режут, крестятся. Иные даже исповедуются и причащаются.
– Неисповедим промысел Господень, брат Иоанн.
– Сестра! Я слышу их шаги! Они уже в Акрополисе! Они приближаются…
– Не бойся, сестра Ирина. Всем говорю – не бойтесь! Они не смогут причинить нам зло.
– Но как же быть нам, сестра?
– Быть! Просто быть!
Пал Великий Град Константина, колыбель тысячелетней мудрости и красоты. Долгая и страшная ночь закончилась, но утро так и не наступило. Со всех сторон хлынули турки в Город, заполонив его. Бои шли прямо на улицах. Да и не бои это были, а бойня. Иные защитники убиты были прямо на стенах, иные – уже в Городе. Каким-то людям повезло – успели они добежать до кораблей, поднять паруса да выйти в море, ибо по первости галеры турецкие не преследовали их. Бросив суда свои в порту, устремились турки в Город в страхе, что все разграбят без них. Но не все, далеко не все, кто хотел, попали на корабли. Сгрудились толпы на пристани, давили люди друг друга, отталкивали, лезли по сходням, подбирались к бортам на лодках, а то и вовсе вплавь, но корабли не могли вместить всех.
Судьба же тех, кто остался в Городе, была незавидна. Люди в тот день перестали бояться смерти. Никому не нужных детей, стариков и калек убивали турки на месте, остальные становились рабами. Выламывали воины Мехмеда золотые кресты, усыпанные самоцветами, из алтарей, лакали брагу из церковных потиров, жрали, давясь, истекающее кровью мясо с дискосов храмовых и бродили потом по улицам, пьяные аки свиньи, увешавшись драгоценными женскими уборами.
Плачевна была судьба и храмов прекрасных. Иные были сожжены, иные – порушены. Ограбления же не избежал никто. Уцелело лишь несколько храмов – взяли их под покровительство свое христианские вассалы Мехмеда. А сколько было порублено да пожжено икон? Выдирались они из окладов, как и книги бесценные, да летели в огонь. Пал Город Великий. В одно только место не ступила еще нога нечестивых – в Святую Софию. Затворились в Храме люди, заперли тяжелые двери, железом окованные, и стояли как будто в забытьи, ничего не видя по сторонам, внимая лишь словам литургии:
