Елена Усачева - Игры бессмертных (сборник)
Алина закрыла глаза.
– Спасибо. Мне стало легче. Я не шанс на жизнь, я палач. Все близкие мне люди будут несчастны, потому что…
– Потому что я тебя люблю, – закончил Арес. – Прости, – голос его дрогнул.
Девушка разлепила мокрые ресницы.
– Не смей извиняться за любовь, это так… неправильно.
Арес наклонился к ней, коснулся волосами лба и, гипнотизируя взглядом, произнес:
– Я не могу облегчить муки твоей совести, но ты должна понять: хоть прокричи ты на весь институт, кто есть Захар, Элиас нашел бы способ сделать тебе больно. Я – его цель, а ты – средство.
Алина долго молчала, и юноша отстранился, обнял за плечи и уставился на воду.
– Арес, – неожиданно позвала девушка. – А почему твоей предок позволил Анхелю увести свою возлюбленную? Он не пытался ему помешать?
Юноша ответил не сразу, она даже подумала, что он не хочет отвечать, и пихнула его плечом.
– Вот так всегда! Всякий раз, когда мы говорим о твоем мире, ты отмалчиваешься или меняешь тему! Это нечестно!
Арес улыбнулся.
– Я пытаюсь вспомнить. Наверно, мать мне не рассказывала.
Девушка досадливо цокнула языком.
– Вот ты, разве не бросился бы за мной?
– Конечно бросился! – Он спрыгнул с дерева, снял с него девушку и, поставив ее на землю, сказал: – Идем, я угощу тебя кофе и пышками в пудре, помнишь, теми, которые тебе понравились!
Алина высвободила у него руку.
– Меняешь тему!
– Нет.
Их взгляды скрестились в поединке.
– Хорошо, – сдался юноша. – Что ты хочешь?
Алина кивнула.
– Скажи, что Элиасу от тебя нужно?
Арес удивился:
– Я ведь уже говорил! Элиас жаждет мести, он…
– А ты? Ты тоже? Нельзя ли перестать друг другу мстить?
Взгляд Ареса стал колючим.
– Элиас у меня на глазах убил мою мать! – ледяным тоном напомнил юноша.
– Месть ее не вернет… Ты сам можешь погибнуть!
Арес отвернулся.
– Я в курсе.
В его голосе не было ни капли сожаления, и тогда Алина тихо добавила:
– А вслед за тобой и я.
Он вздрогнул, но не посмотрел на нее и не произнес ни слова.
Алина делала вид, что записывает за преподавателем, а сама, бесцельно водя ручкой по чистому листу, думала об услышанном сегодня утром из-за двери кухни разговоре. Евгения плакала, повторяя: «Захар не вернется», «Не вернется, я знаю», приемный отец в ответ молчал. А когда жена спросила: «Ну почему, почему это случилось именно с нашим мальчиком?», неожиданно сухо произнес: «А я говорил тебе, не нужен нам второй ребенок, но ты же не слушаешь никогда! Сколько раз нас психолог спрашивал, как воспринял девятилетний мальчик появление в семье чужого ребенка? Что ты говорила? Он немножко ревнует, он привыкнет, он поймет!»
Евгения перестала всхлипывать.
– Миша, почему ты сейчас мне об этом говоришь? Какое это имеет отношение…
– А такое, – оборвал муж. – Ты Захаркой толком не занималась и до усыновления Алины, для тебя всегда на первом месте была карьера. А потом, когда в доме стало два ребенка, те крохи, которые доставались нашему сыну, ты разделила между ним и чужой девочкой! Чего теперь удивляться тому, каким вырос наш сын!
– А каким он вырос? – возвысила голос Евгения.
– Не очень-то счастливым, раз может пропасть и не поставить нас в известность.
– С ним что-то случилось, он бы никогда…
Михаил жестко оборвал ее:
– Хватит! С ролью родителей мы не справились, прими это как данность… Лучше займись фотографиями, своим настоящим детищем!
– Не смей так говорить! – закричала Евгения. – У твоего сына было все, о чем может мечтать любой мальчик! Не нужно винить меня, что наш сын вырос не таким… посмотри на Алину, прежде чем говорить, какая я мать! Почему она выросла умницей и…
– Может, потому, что не мы растили ее до семи лет?
Дальше Алина не стала слушать.
Все эти годы, страдая от невнимания приемных родителей и от издевательств сводного брата, она твердила себе одно: в детском доме хуже. У нее было все для комфортной жизни: вкусная полезная еда, красивая одежда, много игрушек, необходимых вещей. А к одиночеству она быстро привыкла. Родители погибли, ничто на свете не могло уже их вернуть, не имело смысла закатывать истерики, в отместку портить жизнь окружающим, ненавидеть кого-то – маленькая Алина на удивление быстро и четко это поняла. Или поняла вовсе не она?
Девушка задумчиво улыбнулась, вспомнив белые лапы Ареса на мокром от дождя стекле, счастье и странное чувство освобождения, даже после того, как белый волк ушел, оставив ее на долгих одиннадцать лет.
– Гришанин, почему опаздываем?! – ворвался в Алинины воспоминания голос преподавателя.
Она подняла голову от тетради и увидела, что между рядами к ней протискивается Юра.
Она, как и многие другие, удивленно смотрела на парня, который, вместо того чтобы войти через центральный вход, зачем-то явился через дверь с Южного крыла здания, где сейчас шел ремонт.
Парень опустился рядом, на губах его играла нервная улыбка, лоб вспотел, руки дрожали.
– Что случи…
Юра кивнул ей на дверь и едва слышно произнес, немного заикаясь:
– И-иди, Арес там, ждет… п-просил передать, возникли сложности.
Алина посмотрела на главный вход, где двадцать минут назад оставила Ареса, и, ощутив, как сердце в страхе сжалось, спросила:
– Он не сказал какие?
– Нет-нет, – затряс головой Юра, – п-просил т-только быстрее.
Девушка медленно сгребла учебник, тетрадку, ручки в сумку и поднялась. Продвигаясь к двери, она заметила, что парень идет за ней, но спросить о чем-то под строгим взглядом преподавателя не решилась.
Она вышла в белый от мела, абсолютно пустой коридор с закрытыми клеенкой окнами. Дверь аудитории закрылась. Алина уловила сладкий запах ладана, но, прежде чем успела что-то предпринять, позади оказался Юра. Она увидела в его руке шприц с длинной тонкой иглой, которая в следующий же миг вошла девушке в шею. В глазах потемнело.
Глава 14
Любимая кукла
Алина бежала по белоснежной равнине, не чувствуя холода и задыхаясь от нестерпимо острого сладкого аромата смерти. Она постоянно оглядывалась в поисках Ареса, но его нигде не было.
Девушка споткнулась и упала, разодрав голые колени об острый снег. Пошла кровь, источающая все тот же невыносимый запах ладана.
Алина почувствовала, что кожу на лице что-то щекочет, она с трудом приподняла тяжелые веки, попыталась дотянуться до щеки руками, но ей не удалось. На запястья были надеты холодные блестящие наручники, скрепленные цепочками с железными кандалами на ногах. Сама девушка лежала рогаликом на охапке сена, разбросанного по каменному полу камеры размером не больше двух метров.
