Дион Форчун - Лунная магия
— Какими представлялись вам ваши прошлые жизни?
— Ничего возвышенного. Даже наоборот, все довольно мрачно. Во всяком случае, отнюдь не те мысли, которых можно ожидать от молодого человека. Мне казалось, что я был изгоем, темной личностью. Отчасти я возмущался этой несправедливостью, а отчасти понимал, что заслуживаю этого. Это сыграло злую шутку с моей детской психикой. Боже ты мой, не признавая религии, я был убежден в своей греховности! Но, мисс Ле Фэй, когда я недавно занялся психоанализом, то содержание, заложенное в этом сновидении, оказалось обычной фрейдистской чушью.
— Вы обратились к психоаналитику с тем, чтобы избавиться от меня?
— Боюсь, что так. Я пытался взглянуть на себя беспристрастно, так как на основании известных мне законов психологии считал, что у меня развивается некая патология. Потому я и обратился за мнением со стороны, и оно лишь подтвердило мое собственное.
— Помог ли вам психоанализ?
— Ни на йоту. Но это, по-видимому, и не предполагалось до истечения трех лет. Этот тип предложил мне внушение, но я оказался к нему невосприимчив. Тогда он отправил меня к одной бабе, которая проповедует Новое Учение. Гррр! Я ей чуть шею не свернул. Чушь собачья! Заговорила со мной — вы понимаете, со мной — о власти разума над плотью. Я ей посоветовал обзавестись гематомой в мозгу и испытать на себе власть плоти над разумом. Я ей не понравился. Мне она тоже не понравилась. Она все время улыбалась, как. Чеширский Кот, так как это соответствовало ее принципам неизменного дружелюбия, но я ей все равно не понравился. Я-то не улыбаюсь, словно Чеширский Кот. Если мне кто-нибудь не нравится, он немедленно об этом узнает — и пусть себе знает на здоровье.
Мне стало жаль бедняжку. Мой геркулесов труд был ничто по сравнению с ее попытками внушить своему грозному пациенту, что Все есть Любовь. Пожалуй, скорее Малькольм должен был лишить ее иллюзий на этот счет, чем она могла оказать на него какое-то воздействие.
— Впрочем, есть одна вещь, о которой я ужасно сожалею, мисс Ле Фэй. Я говорил с нею о Вас. Бог знает, зачем я это сделал. Один Бог знает, как я мог оказаться таким дураком. Но так или иначе, я это сделал, о чем ужасно сожалею.
— Что Вы рассказывали ей обо мне?
— Я рассказал, какое влечение к Вам испытываю, и как позволял своему воображению валять дурака, пока оно совершенно не вырвалось из-под контроля.
— И что же она посоветовала?
— Само собой, положить этому конец. Она знала, что я женат.
Я мысленно оценила полезность этого совета. Ведь Малькольм и обратился к ней именно потому, что не мог сам положить этому конец.
— Скажите, доктор Малькольм, что заставило Вас пренебречь ее советом?
— О, Вы познали меня! Едва я узнал, что нужен Вам, я не мог не прийти. Я бы сделал для Вас все на свете, Вы ведь сами это знаете.
— Да, знаю. Потому я Вас и позвала.
— Но Вы не чувствуете ко мне того же, что я к Вам. Я нисколько не обольщаюсь на этот счет.
— Нет. Здесь Вы правы. Но это, пожалуй, к лучшему, Вам не кажется? Будь все иначе, мы не смогли бы работать вместе.
— Конечно, не могли бы. Я совершенно согласен. И это возвращает нас к тому, с чего мы начали. Вы собирались рассказать мне о том, каковы ваши взгляды на все это. Так я по крайней мере понял. Но, черт побери, мадам, вместо этого Вы занимались психоанализом меня. Причем с помощью тех же обувных крючков!
— Я сделаю что смогу, доктор Малькольм, но не могу гарантировать, что Вы поймете.
— Валяйте. Я пойму, будьте покойны. Не такой уж я дурак, как Вам кажется.
— Хорошо, тогда слушайте. Я сказала, что Вы обладаете магической силой, и теперь, когда Вам на это указано, я думаю, что Вы и сами это видите. Именно этой силой я и хочу воспользоваться. Это большая редкость, во всяком случае, в такой степени, как у вас. Вы сенситив, но сенситивы не столь уж редки. Однако наряду с экстрасенситивными способностями Вы еще обладаете — а это сочетание встречается далеко не столь часто — значительным динамизмом и настолько мощной жизненной силой или энергией, что с подобным я сталкиваюсь впервые в жизни. Часть ее, разумеется, поглощается вашей работой, вот почему Вы достигли таких вершин в своей профессии. Но куда девается ее остаток, доктор Малькольм?
— Боюсь, что ударяет мне в голову, и я начинаю гоняться за прохожими по набережной и вообще валять дурака, как вам известно.
— Такое поведение вошло у Вас в привычку?
— Нет!.. Прошу Вас, мисс Ле Фэй… нет, никогда. Никогда прежде. Никогда в жизни. Даю вам честное слово!
— Я так и думала. Я не могла понять, зачем Вы это сказали.
— Видите ли, я просто говорил в общем. Я не хотел переходить на личности.
— Теперь Вы сами видите, доктор Малькольм, как огромная движущая сила, которую Вы вкладываете в свои фантазии, заставила их перейти в телепатию?
— Да, я это понял, и мне очень жаль. Да и Вам, должно быть, неприятно.
— Ни в коей мере.
— Вы для меня непостижимы. Я бы скорее подумал, что женщине такое может либо понравиться, либо нет — и никаких полутонов.
— Вам когда-нибудь доводилось изучать древние религии? Индусскую, египетскую?
— Нет, никогда. Та женщина из «Высшего Учения» говорила мне что-то насчет Йоги. Я склонен думать, что в Йоге что-то есть. Хотя и не в том смысле, в каком она говорила. Любовь! Дух! Гррр!
— Не стоит так из-за нее нервничать. Она, конечно, непорочная дева?
— У нее было обручальное кольцо. Но, о да, чиста и непорочна. Я понял, что вы имеете в виду.
— Если бы вы изучали древние религии, то увидели бы, что их мировоззрение совершенно отличается от нашего. Они поклоняются созидательной силе, тогда как мы пытаемся подавить ее.
— Созидательную силу?
— Разве репродуктивная сила не созидательна?
— Боюсь, что не совсем вас понял.
— Доктор Малькольм, сейчас я задам вопрос, на который вы можете не отвечать, если захотите. Ваш брак полностью вас удовлетворяет?
Он помолчал.
— Моя жена стала инвалидом после рождения нашего ребенка, — сказал он после долгой паузы. — Я перед ней в огромном долгу.
— А ребенок?
— Спасти обоих было невозможно.
— И вас поставили перед выбором?
— Да.
— Есть еще дети?
— Нет, об этом и речи не могло быть.
— А супружеская жизнь?
— Никакой.
— Так удовлетворяет ли вас ваш брак, доктор Малькольм?
Он молчал. И после долгой паузы:
— Нет, конечно, нет.
— Что происходит с той частью вашего существа, которая должна была найти выход в супружестве?
— Бог его знает. Я не знаю. Вертится, надо думать, по кругу и разъедает сама себя. Да еще делает меня неуживчивым.