Дин Кунц - Шорохи
– Не беспокойся обо мне. Береги силы.
Фрэнк пришел в возбуждение.
– Нет-нет. Послушай, это очень важно. Чертовски важно.
– Успокойся, – попросил Тони.
Фрэнк закашлялся. На посиневших губах выступили кровавые пузырьки.
У Тони неистово билось сердце. Господи, где же «Скорая»? Почему эти ублюдки еле тащатся?
– Если ты хочешь стать художником, – гнул свою линию Фрэнк, – стань им. Ты еще достаточно молод, чтобы не бояться риска.
– Прошу тебя, Фрэнк! Береги силы.
– Слушай меня. Не теряй времени. Жизнь слишком коротка, чтобы просвистеть ее за здорово живешь.
– Перестань. У нас еще уйма времени.
– Годы уходят так быстро. – Фрэнк выругался. – Нет у нас никакого времени.
Он судорожно стиснул руку Тони. По лицу его струился пот.
– Фрэнк? Что случилось?
Тот вдруг заплакал. Тони рассвирепел.
– Дай-ка я схожу узнаю, что там со «Скорой».
– Не оставляй меня. Я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Что кто-нибудь увидит… Я обмочился.
Тони не знал, что сказать.
– Не хочу, чтобы надо мной смеялись.
– Никто и не собирается.
– Описался… как ребенок…
– Здесь такая грязища, никто и не заметит.
Новая сирена.
– Это «Скорая», – сказал Тони. – Сейчас они будут здесь.
– Тони, мне страшно.
– Не бойся, я с тобой. Все будет хорошо.
– Я хочу, чтобы обо мне кто-то помнил.
– Что ты имеешь в виду?
– После смерти… Чтобы кто-нибудь помнил, что я был…
– Ты проживешь еще много-много лет.
– Кто обо мне вспомнит?
– Я, – осипшим голосом ответил Тони. – Я вспомню.
Сирена быстро приближалась.
– А знаешь что? – прошептал Фрэнк. – Может, я еще и выкарабкаюсь. Вроде бы отпустило. Это к добру?
– Конечно.
– Держи меня, Тони. Пожалуйста.
Тони опустился на пол и помог Фрэнку сесть. Тот закашлялся. Рука, зажимавшая рану на животе, соскользнула, и показались внутренности. Тони понял, что надежды нет.
– Держи меня.
Тони крепко обнял друга и стал баюкать, как испуганное дитя. Он продолжал баюкать его даже после того, как убедился, что Фрэнк умер.
* * *В понедельник в четыре часа приехал мастер из телефонной компании. Не успел он приступить к работе, как зазвонил телефон.
Хилари боялась, что это все тот же аноним, и не хотела брать трубку, но мастер выжидающе смотрел на нее, и после пятого сигнала она ответила.
– Алло?
– Хилари Томас?
– Да.
– Это Майкл Саватино. Помните ресторан Саватино?
– Не нужно напоминать. Я никогда не забуду ни вас, ни ваш чудесный ресторан. Это был незабываемый ужин.
– Спасибо. Мы стараемся… Послушайте, мисс Томас…
– Зовите меня Хилари.
– Хилари. Тони вам сегодня не звонил?
Только сейчас она уловила напряженность в голосе Майкла и поняла: случилось что-то ужасное. Хилари затаила дыхание.
– Хилари, вы слушаете?
– В последний раз мы разговаривали вчера вечером. А что?
– Мне не хочется вас пугать, но случилась беда.
– О боже!
– Тони не ранен.
– Вы уверены?
– Всего лишь несколько царапин.
– Он в больнице?
– Нет. С ним действительно все в порядке.
Ей чуточку полегчало.
– Тогда в чем дело?
Майкл в двух словах объяснил, что произошло. Убитым мог оказаться Тони! Хилари чуть не стало плохо.
– Тони принял это очень близко к сердцу, – продолжал Майкл. – Когда они с Фрэнком начинали работать вместе, они никак не могли приспособиться один к другому. Но в последнее время все наладилось. Они лучше узнали друг друга. Стали настоящими друзьями.
– Где сейчас Тони?
– У себя дома. Стрельба случилась в полдвенадцатого. С двух часов Тони сидит у себя в квартире. Я только что оттуда. Хотел остаться, однако Тони настоял, что мне пора возвращаться в ресторан. Я предложил ему поехать со мной, но он не захотел. Нужно, чтобы рядом с ним сейчас был кто-нибудь близкий.
– Я еду, – решительно сказала она.
– Я надеялся услышать это от вас.
Хилари забежала в ванную освежиться и быстро переоделась. Пришлось подождать с четверть часа, пока мастер заканчивал с телефонами. Никогда еще пятнадцать минут не тянулись для нее так долго.
В машине ей вспомнились ее ощущения, когда она заподозрила, что несчастье случилось с Тони. Ее всю заполнило чувство непоправимой утраты.
Вчера ночью, перед тем как заснуть, она спорила сама с собой, любит ли она Тони. Может ли вообще кого-нибудь любить – после физических и нравственных мук, перенесенных в детстве? И после того, как узнала о чудовищной двойственности человеческой натуры. И как можно любить человека, которого знаешь всего несколько дней? Спор остался неоконченным, но сейчас ей стало ясно: она боялась потерять Тони, как никогда и никого на свете.
Тони жил на втором этаже двухэтажного здания. На балконе печально позвякивали стеклянные колокольчики.
При виде Хилари он ничуть не удивился.
– Это Майкл позвонил вам?
– Да. Почему вы не сделали этого сами?
– Наверное, он сказал, что я – безнадежная развалина. Как видите, он сильно преувеличил.
– Он беспокоился о вас.
– Я справлюсь, – выдавил из себя Тони.
Как он ни пытался скрывать свои чувства, Хилари заметила его затравленный взгляд. Ей безумно хотелось обнять и утешить его, но она и в обычных-то ситуациях не особенно ловко чувствовала себя с людьми, а теперь и подавно. Кроме того, Тони явно не хотел, чтобы его утешали.
– Я справлюсь, – повторил он.
– Я все-таки могу войти?
– Конечно. Извините.
Тони занимал небольшую холостяцкую квартиру с одной спальней. Зато здесь была просторная, хорошо проветренная гостиная окнами на север.
– Окна с северной стороны – очень удачно для художника, – заметила Хилари.
– Поэтому я и выбрал эту квартиру.
Гостиная больше походила на студию. На стенах висело около дюжины картин. Остальные стояли на полу – их было не меньше шестидесяти или семидесяти. На двух мольбертах ждали еще не законченные работы.
– Я собирался напиться до потери сознания, – признался Тони, – и как раз приступил, когда вы позвонили. Хотите составить мне компанию?
– Что вы пьете?
– «Бурбон».
– Мне то же самое.
Пока Тони на кухне готовил напитки, Хилари рассмотрела картины. Некоторые из них были написаны в ультрареалистической манере: все детали до того скрупулезно выписаны, что картины напоминали фотографии. Другие были исполнены в духе сюрреализма и приводили на память выдающихся мастеров – Дали, Эрнста, Миро, однако все-таки отличались от их полотен. Чувствовалась творческая индивидуальность Тони, его неповторимое художественное видение.
