Сергей Пономареко - Седьмая свеча
— Это не та записка. Та, которую предъявила Ольга, была написана раньше, — раздраженно объяснил Глеб.
— Хорошо. Почему ночью вы приезжали к ней? Не потому ли, что узнали о том, что она той ночью не ночевала в больнице, а записка, которую вам якобы так не терпелось передать, была только предлогом?
— Как — не ночевала? — вскричал удивленный Глеб. — Она же лежала в реанимации!
— Согласно объяснению главного врача, мест в общих палатах не было, и ее временно держали в реанимации, а состояние у нее было удовлетворительное, готовили на выписку. В тот вечер она обратилась к дежурному врачу с просьбой отпустить ее до двух часов следующего дня, чтобы она могла организовать поминки на девятый день по умершей матери. Под расписку ее отпустили, и, согласно ее заявлению, она сразу уехала в село Ольшанку с гражданином Сиволапко.
— Друзья мне не надоедают никогда, друзья мне изменяют иногда, а недруги мне просто надоели, их постоянство — сущая беда, — продекламировал Глеб, горько усмехаясь.
— Из ее объяснений следует, что она не знала об окончании ремонта вашей машины, — продолжил следователь, просверливая взглядом дыры на лице Глеба, — а с другой стороны, боялась ехать с вами из-за недавнего ДТП, в котором она пострадала по вашей вине. Кроме того, она опасалась и вашего безобразного поведения, как в день похорон.
— Она же прекрасно знает, что мне тогда было «сделано»! — закричал Глеб, вскакивая.
— Я не знаю, что тебе там сделали, но если не сядешь на место, я приглашу конвоиров, и тогда тебе точно сделают. Сесть! Руки на колени! — грубо скомандовал следователь.
Глеб нехотя подчинился.
— Далее из ваших показаний следует, что вы приехали в село Ольшанка ранним утром и сразу направились на кладбище, где обнаружили автомобиль гражданина Сиволапко. Объяснения этого гражданина и вашей жены подтверждают это. Они наводили порядок на могиле ее матери. Увидев подъезжающую машину, они спрятались. Вы еще некоторое время бегали по кладбищу, зовя их по именам.
— Не их, а только Степана, — уточнил Глеб.
— Имеем объяснения гражданина Неборачко, жителя этого села, случайно оказавшегося в то время там. Некоторые фразы были неразборчивы, но по интонации их можно было принять за угрозы.
— Буйная фантазия, — фыркнул Глеб.
— Не перебивайте, — строго сказал следователь. — После безрезультатных поисков вы сели в свою машину и поехали к дому тещи. Там в ярости разгромили и подожгли баню. После этого с ножом в руке бросились к дому гражданки Нечипоренко.
— У меня в руках ничего не было, — возразил Глеб.
— Примерно в то время, когда происходили эти события, дежурному Н-ского райотдела внутренних дел был произведен звонок, в котором женский голос, назвавшись гражданкой Нечипоренко, сообщил, что ее вскоре должны убить.
— Ну и слог у вас: «произведен звонок, в котором женский голос, назвавшись…» — нарочно не придумаешь. Не думали коллекционировать фразы-курьезы? Чего же она, позвонив, не спряталась где-нибудь у соседей? — со злостью спросил Глеб, не чувствуя ни малейшего страха перед этим полным человеком средних лет, назначенным вершить его судьбу.
Страх остался на воле, вот если бы он сейчас находился там, то трепетал бы, только воображая, что чего он боялся, свершилось. Прошлое кануло в Лету вместе с честолюбивыми планами, докторской диссертацией, и выйдет он отсюда уже другим человеком, только вопрос — когда? И прежней жизни уже не будет.
— Гражданка Нечипоренко Мария Ивановна, 1962 года рождения… Да-да, ей было тридцать семь лет, а не пятьдесят восемь, как вы утверждали, доказывая, что она подпитывалась энергией соблазненных при помощи колдовства мужчин. Так вот, она умерла от проникающего ранения в брюшную полость после того, как вы вошли к ней в дом. Теперь я слушаю вас, объясните, что произошло в ее доме и послужило причиной смерти гражданки Нечипоренко?
— Я уже рассказывал, мне нечего добавить. Неизвестный ударил меня чем-то по голове, а когда я пришел в себя, то увидел ее… мертвую.
— Орудие убийства найдено. Вы постарались и вымыли рукоятку ножа, чтобы уничтожить свои отпечатки, да только в других местах они остались. Там их везде хватает. Одежда погибшей в таком виде, что это указывает на попытку сексуального насилия. Как это объясните?
— Тот, кто стукнул меня по голове, убил Маню и уничтожил свои отпечатки. А о сексуальных домогательствах вообще слушать смешно. Я уже вам говорил: мне жена сообщила, не знаю, с какой целью, что Мане скоро исполнится шестьдесят, и я ее считал бабушкой, хорошо сохранившейся, но бабушкой!
— В своих показаниях вы написали, что, придя в себя, обнаружили нож в своей руке. Если исходить из этого, то убийца вернулся позднее и уничтожил ваши отпечатки на рукоятке ножа? Зачем ему это было надо?
— Он боялся, что вместе с моими отпечатками обнаружат и его. Видно, он был без перчаток. А то, что везде мои отпечатки пальцев, — так я же не бестелесный дух! Неужели не очевидно, что если бы я совершил это убийство, то постарался бы не оставлять следов? Неужели я сумасшедший?
— Возможно, многие поступки на это указывают, — следователь пристально посмотрел ему в глаза, — а может, симулируешь, по-блатному «косишь». В любом случае я буду настаивать на психиатрической экспертизе. Только мне кажется, что ты неуравновешенный человек, другими словами, псих. Узнав, что жена наставляет тебе рога с другом, выследил их, но не смог достать на кладбище. Поехал и в отместку поджег баню. Но и этого показалось мало. Побежал к одинокой смазливой соседке, думал, припугнешь ножом, и она тебе «даст». А та оказала сопротивление, оттолкнула тебя. Ты голову расшиб, легкое сотрясение мозга заработал, и, ничего не соображая, пырнул ее ножом. Тянет на непредумышленное.
— Что же она сразу имя убийцы не сообщила и адресок, чтобы вы сил лишних не тратили? — ядовито спросил Глеб. — Сами чувствуете, что все это шито белыми нитками. Подставили меня.
— Непонятливый ты человек, я к тебе по-хорошему, а ты в рога. Здесь я и не таких обламывал! А будешь хорохориться и умничать, то, пожалуй, вытянем на умышленное, уж слишком ты мне несимпатичен. Хорошо, что ученый, будешь состоять в зоне при параше. А в зону загремишь на всю катушку, правда, сейчас законы гуманные, «вышку» не дают, Европейское сообщество запретило, поэтому пользуйся, сгнивай за колючей проволокой. Может, там любовь встретишь, настоящую — мужскую. Таких холеных там любят. Вместо баб. Ладно, подумай до завтра, чтобы чистосердечное и непредумышленное, а нет — завтра займусь тобой по-настоящему, и назад тебе дороги не будет. Уж слишком я осерчал на тебя, сынок.
