Ирина Щеглова - Большая книга ужасов – 69 (сборник)
Едва переступив высокий порог юрты, она увидела предзакатную степь, все те же сопки и излучину реки, еще несколько округлых жилищ стояло неподалеку, в одном из них, должно быть, и шаманил Койлыбай.
– Все сошли с ума! – пробормотала Эля и направилась к ближайшей самой большой белой юрте.
Услышала голоса и даже как будто смех.
Там, прямо на земле, был установлен ткацкий станок, такой древней конструкции, как на рисунке в учебнике истории. Несколько девушек и женщин работали на этом станке, ткали что-то яркое, с замысловатым орнаментом.
Их пестрые наряды и оживление, их слаженные движения, подчиненные определенному ритму, были похожи на танец. Цвета – мареново-красный, индигово-синий, желтый и небесно-голубой. Синий – цвет неба, белый – знак радости, желтый – знание, красный – огонь и солнце, черный – плодородная земля…
«Откуда я все это знаю?» – подумала Эля, наблюдая за девушками и их завораживающе красочным действом.
Девушки пели о чудесном цветке с пятью лепестками Райхангуль – пальцами красавицы-мастерицы, победившей злобного хана Сумырая, укравшего у людей воду.
Злобный хан отрубил девушке правую руку за то, что мастерица заступилась за людей. Она явилась во дворец, накинула на плечи хана вышитый ею шапан[11], вызвала на словесный поединок – айтыс и победила, обвинив в жадности и жестокости.
Разгневанный Сумырай казнил дерзнувшую перечить ему, но бог Тенгри создал из руки мастерицы волшебный цветок.
Люди разгневались и убили хана, а цветок до сих пор цветет в степи, его пять лепестков распускаются на коврах и нарядах, его знак носят стар и млад, джигиты и красавицы…
– Доченька! – услышала Эля и будто очнулась от сна, повернула голову за голос. Недалеко стояла женщина, та, что принесла одежду, теперь она держала в руках кожаный бурдюк.
– Вы меня? – переспросила Эля.
Женщина кивнула и поманила к себе. Девушка не очень уверенно подошла.
– Рахмет, очень красивая одежда и удобная, – поблагодарила она.
– Мархабат, дитя, – улыбнулась женщина. – Вот, помоги-ка мне, возьми миску, подержи, пока я молоко налью.
Эля молча подчинилась, помогла налить молоко из бурдюка.
– Умница, дочка, а теперь поставь миску возле той юрты, – она указала на самую большую юрту.
– Просто поставить у входа? – уточнила Эля.
– Да, это для духов, – объяснила женщина. – Баксы Койлыбай старается вернуть твою сестренку, ему потребуется помощь кырык шильтен – сорока духов-чудотворцев. Они живут на далеком острове, куда вход людям закрыт. Молоко белой верблюдицы – наше приношение, знак уважения, приношение приятно шильтенам, они обязательно придут.
Эля послушно отнесла полную миску молока к юрте, в которой, как выяснилось, и находилась Гуля.
Эля осторожно постучала в резную дверь, прислушалась.
– Салеметсизбе! Входи, дочка, – пригласил Койлыбай.
Эля открыла дверь, наклонилась и шагнула через высокий порог.
– Салам, – помня о вежливости, поздоровалась она.
– Отдохнула?
– Да, спасибо…
Койлыбай стоял у очага в центре юрты и жег в нем какие-то травы или благовония. Дыма почти не было, но запах – тонкий, чуть резковатый, будоражащий – чувствовался.
Гуля по-прежнему была без сознания. Она лежала на кровати под покрывалом, только лицо открыто, голова на возвышении, подбородок упирался в грудь.
Эля сразу же подошла к ней, присела рядом на корточки, хотела взять за руку.
– Мне кажется, она в коме, – сказала Эля, повернувшись к Койлыбаю.
– Она очень далеко, – ответил тот. – Албасты украла ее душу. Но поджидала она не ее, а тебя! Вот только справиться с тобой не смогла. Поэтому, можно сказать, прихватила твою сестру – от досады или случайно.
– Ничего не понимаю… – пробормотала Эля. – Как такое может быть? Я, наверное, кажусь вам очень глупой, но, пожалуйста, объясните мне, что здесь происходит, и главное – где мы очутились? Только не говорите, что мы в другом мире, – быстро добавила она, – потому что я вас видела у реки еще раньше, днем, и потом, ночью, вы пили с нами чай у костра и обещали привести помощь.
Он выслушал невозмутимо, кивнул и ответил:
– Я – совсем другое дело, я могу быть везде, и у вас, и у себя, и еще много где, в нижем мире, в верхнем, в среднем…
– Продолжаете утверждать, что мы куда-то провалились? – У Эли не было сил спорить, она даже плакать не могла, хотя, наверное, стало бы легче.
– Можно сказать и так, но точнее будет – вас сюда заманили, – терпеливо гнул свою линию Койлыбай.
– Да-да, мифическая ведьма албасты, – пробормотала Эля, – из чистой вредности похитившая душу Гульнары, исключительно по злобе притащившая нас в параллельный мир… Кстати, а где ребята?
У Койлыбая ни один мускул на лице не дрогнул:
– Твои братья пошли искать отца. Руслан, как и ты, не поверил ни мне, ни Балуану. Балуан повел его к реке.
Эля прикрыла глаза.
– Вы хотите сказать, что они не найдут машину? – уточнила она.
– Зачем говорить, ты все равно мне не поверишь, так что пусть лучше все идет своим чередом.
Эля всмотрелась в его глаза. Он не врал или сам верил в собственную выдумку.
«Кажется, у меня течет крыша, – подумала она. – Мы непонятно где, в юрте с каким-то местным сумасшедшим, Гулька в коме, парни исчезли, Ерден Саматович, судя по всему, тоже… позвонить не могу, вызвать помощь не могу, а это значит – вертолет МЧС за нами не прилетит…»
– Очень надеюсь, что прилетит, – внезапно отозвался Койлыбай, словно подслушал ее мысли. У Эли перехватило дыхание, она закашлялась.
– Но для того чтобы вас нашли там, – невозмутимо продолжил баксы, – надо сначала проводить вас туда, где летают эти ваши вертолеты.
Эля уловила слово «проводить» и воскликнула:
– Прекрасно! И что для этого надо сделать?
– Для начала вернуть твою сестру, – ответил Койлыбай. – Позволь, я отрежу прядь твоих волос?
– Колдовать будете, – вздохнула Эля. – Колдуйте, не жалко.
Койлыбай мгновенно оттяпал светлую прядь маленьким ножом с простой костяной рукоятью. Поднял и рассмотрел на свету.
– Замечательно! – похвалил он.
– Рада, что понравились, – съязвила Эля.
Койлыбай сунул прядь Гуле под изголовье.
Койлыбай – шаман или шарлатан?
В дверь постучали. Койлыбай лишь чуть заметно кивнул, будто ждал кого-то.
Негромко отозвался, разрешил войти.
Дверь распахнулась, и в юрту, низко наклонившись, шагнул человек. Весь его облик показался Эле странным – зыбким, неуловимым. Эля хоть и пристально рассматривала гостя, все же никак не могла сфокусировать взгляд – не человек, а голограмма, отражение в бегущей воде.
