Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 1)
Выпустив из кабины большегрузного трейлера, стоявшего раком поперек дороги обернувшегося вялого шофера — дальнобоя и аккуратно его там же и завалив, Виктор с радостью убедился, что в баках грузовика соляры почти по пробки, то есть кормить трактор есть чем. В машинах, которые они вытащили из завала, нашлись и пара пустых канистр и бензина немало. В непонятно как забравшемся сюда низкосидящем БМВ оказался почти полный бак. Даже по первым прикидкам — получалось, что разжились уже неплохо — заплатив всего четыре десятка бросовых в общем-то патронов ну и несколькими литрами стоялого горючего. Собственно стоило пошмонать все как следует, не забыв и груженый трейлер, но уже и вечер скоро и все равно Валентина сюда везти придется, чтоб показал, как с трактором разбираться и пару бабенок прихватить не грех — пусть проверяют, что из шмоток пригодится. Опять же деревенские дома. Там тоже всякое нужное найдется, даже в брошенной Ольховке столько всего полезного обнаружилось, а тут как ни верти жилая деревня была, никак не Ольховка по всем статьям. Куда богаче и достойнее. И теперь все, что в ней и вокруг нее — законная добыча, даже не добыча, зачем эти пиратские некрасивые термины — наследство, вот подходящее слово. Именно наследство. И потому надо вступать во владение этим наследством с достоинством, неторопливо и по-хозяйски. А не устраивать суетливую крысино-шакалью возню похабного и вульгарного грабежа. Нет, все же быть наследником у Человечества — приятно. Немножко страшновато, непривычно, но приятно. Ничего, еще будет время привыкнуть.
* * *Бурш лениво смотрит сквозь кружку с пивом. Она запотела, пока я ее нес. Как-то слишком быстро закончилась первая. Пришлось набрать остатки всяких псевдоденежных фантиков и прогуляться до хозяина, за второй серией. Сосиски мы тоже как-то неприлично быстро сожрали. Вкусные тут у него сосиски. Взял еще добавки.
Щенята разметались, дрыхнут самозабвенно. Тепло, уютно и можно назвать общее настроение как блаженство. Такое бывает редко — не надо никуда торопиться, никто не ждет, не торопит, не скулит нетерпеливо. Рядом сидит приятный человек и можно спокойно почесать языки — тем более что последнее время нам не приходилось много разговаривать. Я ухмыляюсь, подумав, что если бы у меня был сейчас прием амбулаторных больных, да еще за коллегу, которая как раз уходила всегда в отпуск летом — никакого желания болтать не возникло бы. Наоборот. Но приема я не веду, так что запас слов и фраз остался неизрасходованным. Потому рассказываю слышанное сегодня от майора — про солдата в заброшенном складе погибшей крепости.
— Я слыхал эту легенду — бурчит лениво Бурш.
— Считаете это легендой?
— Скорее всего. И вроде бы речь шла про Перемышль. И про Брест что-то такое Смирнов писал. Мне кажется, что сложно прожить в темноте долгий срок. Сколько только еды надо? А витамины? Обязательно же цинга начнется и прочие авитаминозы.
После этого некоторое время мы занимаемся пересчетом армейских пайков на роту, прикидывая на какой срок пайка роты на месяц хватит одному едоку, который к тому же не занят физической нагрузкой. Авитаминоз на мой взгляд тоже можно побороть — например лопая крыс. В конце концов, крыс в Африке вон специально на фермах разводят, как у нас кроликов. Тот же грызун. Тогда Бурш переходит на обсуждение психического здоровья такого человека. Здесь мне спорить с ним невозможно. (Хотя спор — это неподходящее к ситуации слово, спор это агрессия, фехтование аргументами и швыряние фактами и домыслами. А тут — в нирване никакой агрессии нет и быть не может. Скорее это легкое плескание в теплой ванне. С пеной). Лучше разбирается он в хитросплетении человеческой психики. Совершенно неожиданно для меня, он сам себе возражает, сказав о разнообразии человеческих психотипов и соответственно о совершенно различном человеческом поведении в экстремальных ситуациях. Кто б спорил. Меня всегда удивлял редкостный разброс — от мерзейшей подлости одних до высочайшего героизма и самоотверженности других в одной и той же ситуации. О чем я незамедлительно и заявляю, прихлебывая прохладное, щекочущее пузырьками язык и небо пиво.
— А вы слыхали о теории разбитых окон? — спрашивает меня Бурш.
— Это где утверждается, что стоит кому-нибудь начать гадить, как другие это продолжат и углубят? То есть где никто не гадит — и другие гадить не будут, а если гадить не запрещено — то начнется тарарам?
— Можно сказать и так, хотя мне ближе не такой примитивный вывод.
— Ну, хорошо, скажите как и подобает — наукообразно.
— Извольте, суть этой теории в том, что если в доме кто-то разбил окно, и никакой реакции не последовало — то скоро все окна будут разбиты. По этой теории, если кто-то разбил стекло в доме и никто не вставил новое, то вскоре ни одного целого окна в этом доме не останется, а потом начнется ярое мародёрство. Явные проявления беспорядка и несоблюдения людьми норм поведения провоцируют окружающих тоже забыть об этих правилах. Начинается цепная реакция, превращающая нормальный городской район в гарлемовское гетто, где людям на улицу страшно выйти. Да вы и сами замечали, наверное — вот стоит припаркованная давным-давно машина, покрывается пылью, но никто ее не трогает. Но стоит только кому-нибудь разбить боковое окошко — очень скоро машина будет искалечена полностью. Доводилось видеть?
— Конечно. Но каким боком это относится к нашей беседе?
— Это полностью относится к нашей беседе. Дело в том, что оказалось в ходе многочисленных экспериментов — все люди делятся на три неравные группы. Одни всегда и обязательно будут нарушать правила. В зависимости от жестокости наказания за нарушение правил, эта группа составляет от 10 % до 25 % всей популяции. Другая группа — практически никогда правила не нарушает. Что любопытно их тоже столько же — от 10 % до 25 %. И наконец третья группа, самая многочисленная — могут примыкать как к нарушающим, так и к праведникам. Все зависит от установки.
Не мешают воровать — будут воровать все. Кроме тех, кто не нарушает правила принципиально. Запрещено воровать — будут воровать именно те, для которых закон не писан. Причем если их как следует запугать — останется только 10 % неисправимых. Не пугать — будет 25 %.
— Разумеется, это средние цифры, на деле все сложнее, но суть выражает — задумчиво произносит Бурш и тут же, резко, как атакующий крокодил окликает мальчишек, проходящих мимо. Спрашивает командным голосом, почему они не дождались сантранспорта и не проводили его к нам.
А, точно, это же те самые мальчуганы, которые нас совсем недавно напрягли на упокоение двадцатилетней 'тетки'. Они удивлены выпадом и наперебой оправдываются, что как раз дождались и все показали и рассказали. Только водитель был поддавшим, от него пивом шибало, наверное, потому и приехал поздно.
