Густаво Беккер - Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века
Итак, Манрике обожал одиночество и к нему стремился. Стремился так рьяно, что временами истово желал избавиться и от своей тени, поскольку тень не может достигнуть самых заповедных уголков, не может простираться повсюду.
Он обожал одиночество. Он сбрасывал узду и шоры со своего воображения, создавал собственный, причудливый мир, населенный удивительными существами, порождениями безумного бреда и поэтических фантазий. Жил, витал в этом мире, лишенном узилищ рассудка, но не в силах был почувствовать, ощутить явью свой чудный мир. И ни разу не удавалось ему сковать оковами слова порождения этого мира, скрупулезно описав их!
Он представлял себе, как среди пылающих углей в очаге мечутся тысячецветные духи огня. Представлял, как пробегают они по дереву, словно золотые мошки, пеленают искрами горящие поленья, извиваются языками пламени в дикой пляске. Так проводил он долгие часы, в безмолвии примостившись на краешке скамеечки, которую обычно подставляют под ноги сидящему у камина, вглядывался недвижным взором в дивное сияние.
Представлял себе: в речных глубинах, в родниках, бегущих средь мхов и камней, в призрачном тумане, поднимающемся над гладью озер, живут удивительные существа, чудесные женщины: феи, сильфиды, ундины;[68] они вздыхают и стонут или, напротив, поют и смеются, резвятся и плещутся в монотонном журчании воды. Вслушивался в этот звонкий плеск, звенящий в тиши, вслушивался, силясь отыскать и разобрать слова, обрывки фраз удивительных созданий.
В облаках, в дуновении ветра, в чаще лесной, в тесных расщелинах скал — повсюду чудились ему дивные звуки, невиданные существа, слова и фразы, не доступные ни слуху, ни пониманию.
Любить! Он рожден, чтобы грезить любовью. Нет, не чувствовать любовь, именно грезить. В женщин земных влюблялся мгновенно и лишь на единый миг. Одна воспламеняла его страсть белокурым локоном, другая — алыми губами, следующая — гибким станом, который чарующе извивается при каждом шаге, словно колышущийся на легком ветру озерный тростник.
Случалось ему провести целую ночь, неотрывно следя безумным взглядом за невидимым движением луны, дрожащей в серебряном тумане. Или сосредоточенно следил он за мириадами сияющих трепетным блеском далеких звезд, следил, будто банкир, завороженный россыпями драгоценных самоцветов. В бесконечном поэтическом бдении, в часы ночной бессонницы восклицал:
— Если все это правда, как о том мне поведал настоятель монастыря де-ла-Пенья, если только это возможно, чтобы светящиеся дивным блеском точки на ночном небосклоне оказались бы мирами, если бы только там, в перламутровых заоблачных высях, обитали бы люди, жили бы там прекрасные женщины; если бы все это оказалось правдой, то и тогда мне было бы не суждено ни увидеть, ни полюбить их, ни изведать их любви! Какова их красота?.. Какова их любовь?..
Нет, Манрике вовсе не был безумцем, что подчас свойственно молодым людям. Вовсе нет, его безумие ограничивалось лишь беседами вслух да, пожалуй, оживленной жестикуляцией наедине с самим собой. Впрочем, именно с этого все и началось.
IIВолны Дуэро[69] бьются о крепостные стены Сории, лижут источенные временем темные камни. Дорога из города через мост петляет, бежит к старинному монастырю тамплиеров,[70] чьи владения раскинулись на другом берегу реки.
К тому дню, с которого мы начали наш рассказ, рыцари ордена уже давно оставили свое пристанище. От некогда высоких башен и неприступных стен остались едва заметные сегодня руины, поросшие белыми колокольчиками и плющом. Еще угадываются в величественных развалинах тяжеловесные монастырские арки, длинные стрельчатые галереи оружейных дворов. Ныне, среди порушенных камней, с протяжным стоном веет ветер, колышет высокие стебли, шелестит травой.
В садах, где давно уже не ступала нога послушника, буйная поросль, предоставленная самой себе, раскинулась во всей красе, нимало не опасаясь произвола человеческих рук, что, по воле их хозяина, пытаются улучшить и облагородить ее.
Вьющаяся зелень цепко карабкается вверх по кряжистым стволам. Стройные ряды столетних тополей тянутся к небесам и там, переплетаясь ветвями, срастаются в единый купол. Тень покрывает лужайки под густыми кронами деревьев. Чертополох да крапива заполонили дорожки, наполовину занесенные песком. Среди груды камней, вот-вот готовых обрушиться, поднялся во весь рост репейник, его желтый венчик, словно конский хвост на шлеме, гордо реет на ветру. Белые и голубые колокольчики, будто на качелях, трепещут от дуновения лесного бриза, раскачиваются с радостным шелестом над руинами, празднуя победу над разрушением и смертью.
Мир окутала ночь, тихая, умиротворенная летняя ночь, полная кротких, едва ощутимых ароматов и звуков. В темно-синих прозрачных небесах светила бледная луна.
Необузданное поэтическое воображение влекло Манрике в ночную даль. Долго стоял он на мосту, вглядываясь в темный силуэт города, черная громадина которого отчетливо выступала на фоне белеющих во тьме, у горизонта, легких облаков. Незаметно для себя пересек он мост и вскоре очутился посреди развалин замка тамплиеров.
Пробило полночь, луна достигла высшей точки и замерла недвижно. Манрике шагал под сенью тополиных рощ, раскинувшихся у подножия монастырских стен, что некогда высились над берегом Дуэро. И вдруг — вскрикнул. Сдавленный крик его был полон удивления, ужаса и ликования.
В самой глубине тенистой тополиной рощи, в непроглядной мгле, метнулось нечто, блеснуло светлой искрой и пропало во тьме. Краешек платья! Женская фигурка скользнула по тропинке, пересекла ее и скрылась в густых зарослях. На краткий миг показалась она очарованному искателю химер, безумному охотнику на невероятных созданий, едва лишь вступил он в ночной сад.
— Незнакомка! Здесь и в этот час! Вот кого я искал всегда! Ее, и только ее! — воскликнул Манрике и бросился на поиски чудесной незнакомки, порывистый, словно пущенная в небо стрела.
IIIНаконец он достиг того места, где появилась, а затем скрылась в непроходимых зарослях незнакомка. Исчезла без следа. Где она? Далеко, очень далеко. Манрике вглядывался в непроглядную тьму, силясь открыть в ночной мгле, под кронами спящих деревьев, светлую искорку, бледный лучик, сверкающий в ночи.
— Это она, она! Невесомая, словно парит на крыльях, неслышно скользит по тропинкам, как тень! — воскликнул он и ринулся на поиски незнакомки, раздвигая руками плотные, будто чудный ковер, заросли плюща, полог опутал, оплел могучие стволы, заполнил все свободное пространство.
