Карлос Руис Сафон - Марина
Это был выстрел – я понял это по звуку и резкому запаху пороха. Арлекин валялся у меня под ногами. Второй выстрел привел к тому, что мою шею отпустили, я со свистом глотнул раскрытым ртом пороховые газы и повалился навзничь на арлекина. Потом почувствовал, как что-то тянет меня вверх; ощущения были такие, словно человек наклонился надо мной и пытается поставить на ноги.
Еще я помню свет утреннего неба над собой и боль в легких, когда наконец вдохнул чистый холодный воздух. Затем я окончательно потерял сознание, но в бреду надо мной били колокола, а подо мной – цокали копыта лошадей.
21
Я пришел в себя в комнате, смутно мне знакомой. Приоткрытые ставни пропускали чистые, прозрачные солнечные лучи. Кто-то молча стоял надо мною. Марина.
– Добро пожаловать в мир живых, Оскар.
Я вскочил было, но навалилась тошнота, в глазах потемнело, в мозг вонзились стальные беспощадные иглы. Марина помогла мне улечься и поддержала голову, пока приступ не прошел.
– Тихо, тихо, – успокаивающе шептала она.
– Как я здесь оказался?
– Тебя привезли на рассвете. В старинной карете. Человек не назвался и быстро укатил.
– Кларет… – пробормотал я, медленно, по кусочкам восстанавливая в памяти прошедшую ночь.
Это Кларет, конечно, вытащил меня из коллектора и привез в особняк в Сарья. Я обязан ему жизнью.
– Ты задал мне страху, Оскар! Где ты был? Всю ночь тебя искала, ждала… Обещай, что больше никогда в жизни… слышишь?
Движения давались с трудом. Даже кивнуть я не мог. Только смотрел. Марина дала мне попить свежей воды. Я жадно выпил весь стакан.
– Еще?
Я закрыл глаза, слушая, как льется в стакан новая порция воды.
– Как Герман? – прошептал я.
– Он в студии. Очень о тебе беспокоился, спрашивал, куда ты исчез. Я сказала, съел что-то не то, скоро появишься.
– И он тебе поверил?
– Папа верит всему, что я говорю, – ответила Марина серьезно.
И протянула мне стакан воды.
– Он ведь больше не пишет. Что он делает часами в студии?
Марина смерила мне пульс, взяв за запястье.
– Мой отец художник, – сказала она со вздохом, – а художники никогда не живут в настоящем – только в будущем. Или в прошлом. Герман живет в своих воспоминаниях. Больше ему негде жить.
– Но у него есть ты.
– Я – лучшее его воспоминание, – глядя мне в глаза, тихо вымолвила Марина. – Я сейчас тебя покормлю. Надо восстанавливать силы.
Я в ужасе сделал рукой отрицающий жест. От одной мысли о еде поднималась волна тошноты. Марина снова приподняла мне голову и дала воды. Чистая свежая вода – это лучший из даров господних.
– Который час?
– Скоро вечер. Ты проспал восемь часов.
Она положила мне на лоб прохладную ладонь.
– Хоть температуры нет, слава богу.
Я улыбался ей, а она смотрела на меня, серьезная, бледная.
– Ты бредил, знаешь ли. Кричал во сне.
– И что я говорил?
– Всякий бред, что же еще.
Я дотронулся до горла. Распухшее и болезненное.
– Полегче, – Марина отвела мои руки. – У тебя нехорошая рана на шее, и все плечи и спина исполосованы как бритвой. Кто тебя так?
– Не знаю…
Марина нетерпеливо вздохнула.
– Знал бы ты, как я тут тебя искала… просто агония какая-то. Совершенно не понимала, что делать. Позвонила в бар, чтобы вызвать Флориана, – мне там сказали, что он поговорил с тобой по телефону и ушел, не сказав куда. Перед рассветом я звонила опять – он еще не вернулся…
– Флориан мертв, – голос мой дрогнул. Бедный инспектор. – В общем, вчера ночью я вышел погулять и дошел до кладбища.
– Да ты в своем ли уме! – в ужасе перебила меня Марина.
Конечно, она была права. Третий стакан воды, немедленно данный мне ею, я выхлебал так же жадно, как два предыдущих. Затем не торопясь изложил ей по порядку ночные события. Когда я закончил, Марина долго смотрела мне в лицо, не говоря ни слова. Казалось, она озабочена чем-то еще – чем-то, не связанным напрямую с моими злоключениями. Тут она стала настаивать, чтобы я съел принесенный завтрак, без аппетита или с ним. Горячее какао и выпечка. Не успокоилась, пока я не продемонстрировал героизм, поглотив гренок размером с автомобиль и половину пирога. Сахар, поступивший в кровь, подстегнул силы духа: я сразу почувствовал себя бодрее.
– Пока ты спал, я тут тоже играла в сыщиков, – сказала Марина, кладя на столик толстый, переплетенный в кожу том.
Я всмотрелся в название.
– Заинтересовалась энтомологией?
– Только объектами ее изучения. Я отыскала нашу с тобой старую знакомую, черную бабочку.
– Teufel…
– Прелестное создание, знаешь ли. Живет в подвалах и подземных ходах, подальше от света. Цикл жизни – четырнадцать дней. Перед смертью зарывается в гниющие останки, и через три дня появляется новая куколка.
– То есть она как бы возрождается?
– Если угодно.
– А чем она там кормится, интересно… ведь под землей ни цветов, ни пыльцы…
– Она пожирает собственное потомство, – пояснила Марина. – Вот, тут все подробно изложено. Все восхитительные подробности жизни наших столь достойных подражания братьев меньших, насекомых.
Марина подошла к окну и раздернула шторы. Солнечный свет затопил комнату, сама же она осталась у окна, задумавшись. Я почти физически ощущал напряженное биение ее мысли.
– Не понимаю, какой смысл в том, чтобы сначала нападать на тебя, чтобы отобрать фотоальбом, а потом бросить его вместе с разодранными в клочья фотографиями.
– Может, напавший на меня в интернате искал в альбоме что-то одно, конкретное…
– Но, что бы это ни было, он его не нашел, – заключила Марина.
– Доктор Шелли… – медленно начал я, вспоминая неожиданно что-то не до конца ясное.
Марина выжидающе молчала.
– Помнишь, когда мы к нему ходили, он настойчиво хотел оставить у себя одну фотографию?
– Да, и он ее действительно забрал себе.
– Мало того – он ее сжег. Я случайно это видел, когда уходил.
– А зачем он хотел ее уничтожить?
– Зачем обычно уничтожают улики?… На ней было что-то, что он не желал показывать, – возбужденно продолжал я, поднимаясь с постели.
– И куда это ты собрался, позволь узнать?
– К Луису Кларету, – я был тверд. – У него ключи к этому делу.
– Только через мой труп, – объявила Марина, опираясь спиной о дверь. – Ты останешься в постели еще по крайней мере сутки. Вспомни, что инспектор Флориан отдал жизнь за то, чтоб ты мог спастись.
– За ближайшие двадцать четыре часа существа из коллектора найдут нас и явятся сюда. Единственный способ избежать этого – действовать, опережая их. Инспектору Флориану я обязан не только жизнью: на мне теперь лежит его долг – восстановления порядка и закона.
