Монтегю Джеймс - Участь Мартина
(Здесь господин прокурор сбился и стал перекладывать бумаги, что не осталось без внимания, ибо все знали его как человека, никогда не лезущего за словом в карман.)
Председательствующий. Итак, господин прокурор, что это за эпизод?
Прокурор. Ваша Честь, он весьма необычен и, признаюсь, хотя мне довелось рассмотреть множество дел, я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Суть в том, что… Короче говоря, джентльмены, мы приведем вам свидетельство того, что Энн Кларк видели живой после 15 мая, в то время когда она уже несомненно была мертва.
Тут поднялся такой смех и галдеж, что Суду пришлось призвать присутствующих к порядку. Когда, наконец, воцарилась тишина, Председательствующий сказал:
— Господин прокурор, вам следовало бы попридержать свою историю на недельку: напугать ею в Рождество свою повариху (Тут все, не исключая подсудимого, снова покатились со смеху.) Право, что за чепуху вы несете — привидения и рождественские танцульки в таверне! — когда речь идет о человеческой жизни. Ну а вам, сэр (тут он обратился к подсудимому) советую уразуметь, что особого повода для смеха у вас не имеется. Вы доставлены сюда с несколько иной целью, и, насколько я знаю господина прокурора, у него наверняка найдется, что огласить по этому делу и сверх уже сказанного. Продолжайте, господин прокурор, наверное, мне не стоило высказываться столь резко, но согласитесь, что ваша речь звучит несколько необычно.
Прокурор. Никто не знает этого лучше меня, Ваша Честь, и я завершаю ее. Мною будет доказано, джентльмены, что в июне тело Энн Кларк было найдено в пруду, с перерезанным горлом, там же в воде обнаружили принадлежавший подсудимому нож, что подсудимый прилагал усилия, дабы добыть оный нож из воды, что коронерское дознание закончилось обвинением подсудимого. По данному обвинению он должен был предстать перед судом в Эксетере, однако по ходатайству уважаемых людей, с силу невозможности подобрать в тех краях беспристрастных присяжных, ему была оказана исключительная милость в виде дозволения на рассмотрение его дела здесь, в Лондоне. Перехожу к предоставлению свидетельств.
Далее последовали показания, подтверждающие факт знакомства подсудимого с Энн Кларк, и акт дознания коронера. Эти материалы я пропускаю, как не представляющие особого интереса.
Затем вызвали и привели к присяге Сару Эрскот.
Прокурор. Каков род ваших занятий?
Свидетельница. Я содержу «Новую Таверну» в…
Прокурор. Знаете ли вы подсудимого?
Свидетельница. Да, он впервые остановился у нас в прошлом году на Рождество и с тех пор заезжал частенько.
Прокурор. Знали ли вы Энн Кларк?
Свидетельница. Да и очень хорошо.
Прокурор. Опишите, пожалуйста, ее внешность.
Свидетельница. Она была низенькой и плотной, как говорят, коренастой. Не знаю, что еще вы хотите знать.
Прокурор. Была ли она хороша собой?
Свидетельница. О, ни в коем разе! Он была сущей дурнушкой, с надутыми щеками, отвисшей челюстью и кожей как у рябухи.
Председательствующий. Что это значит, миссис Эрскот? Как, говорите, она выглядела?
Свидетельница. Прошу прощения, Ваша Честь, но я сама слышала, как сквайр Мартин говаривал, что она смахивает лицом на рябуху, и это правда.
Председательствующий. Какая еще рябуха? Господин прокурор, вы можете объяснить, о чем речь?
Прокурор. Как я понимаю, ваше честь, в тех краях так называют жабу.
Председательствующий. А, жабу… продолжайте.
Прокурор. Расскажите присяжным, что произошло между вами и подсудимым в мае прошлого года.
Свидетельница. Стало быть, сэр, это было часов в девять, в тот самый вечер, после которого Энн пропала. Погода стояла гадкая, я хлопотала по хозяйству, а в доме не было никого, кроме Томаса Снелла. Тут заглянул сквайр Мартин: он попросил чего-нибудь выпить, а я, в шутку, чтобы его, значит, развеселить, возьми и скажи: «Гляжу сэр, вы все ищете свою милашку». Сквайр, однако же, рассердился, прикрикнул на меня и велел впредь не говорить подобного вздора. Я этому удивилась, потому как мы завсегда подшучивали насчет нее с ним вместе.
Председательствующий. Насчет кого это «нее»?
Свидетельница. Насчет Энн Кларк, Ваша Честь. А про его обручение с благородной девицей я тогда ничего не слышала, иначе не стала бы над ним подтрунивать. Но когда он меня выбранил, как мне думалось, ни за что ни про что, я хоть и смолчала, но, думая подколоть его, принялась напевать себе под нос ту самую песенку, под которую они с Энн впервые сплясали. Ту самую, которую — я это часто слышала — и сам сквайр Мартин частенько распевал, проезжая по улице: «Погуляешь ли, красотка, потолкуешь ли со мной?» Потом, нынче уж не упомню зачем, я направилась на кухню, напевая еще громче, и тут мне почудилось будто снаружи кто-то подпевает. Оно, конечно, дул сильный ветер и всякое могло послышаться, но я смолкла и ясно услышала куплет: «Да, мой милый, погуляю, потолкую я с тобой». И голос был ни кого другого, а Энн Кларк.
Прокурор. Как вы узнали ее голос?
Свидетельница. Тут мудрено было ошибиться, потому как голос у бедняжки был противный и визгливый, особливо когда она пыталась петь. А подделаться по него никому в деревне не удавалось, хотя многие шутки ради пробовали. Так вот, услышавши ее, я обрадовалась, потому что Энн уже начали искать и за нее беспокоились. Она ведь была хоть и дурочка, но безобидная и покладистая. «Вернулось дитя, вот и слава Богу», сказала я себе, поспешила ко входу, а пробегая мимо, сказала сквайру Мартину: «Сэр, милашка-то ваша никак воротилась. Позвать ее сюда?». У меня на уме было поскорее открыть дверь, но тут сквайр Мартин — мне аж показалось, что он ополоумел — схватил меня и стал кричать: «Стой, женщина! Ради бога не надо!» и много еще всякого, а сам так и трясся, ровно припадочный. Я, конечно же, рассердилась: «Вы — говорю ему — никак и не рады, что бедное дитя нашлось?» Пришлось мне кликнуть Томаса Снелла и сказать, что раз меня сквайр Мартин не пускает, пусть он отопрет да кликнет ей войти. Он и отворил, но тут в дверь ворвался порыв ветра и задул две свечи — у нас там только две и горело, — и сквайр меня наконец выпустил: он отпрянул и вроде даже свалился на пол. Так или иначе, пару минут, пока я шарила да искала огниво, мы оставались в кромешной тьме, и в это время мне показалось будто кто-то прошел по полу, а потом дверца нашего большого буфета открылась и снова закрылась. А когда я зажгла свет, то увидела, что сквайр Мартин побелел, весь в поту, ровно очнулся от обморока, и руки у него свисают как плети, и уж собралась было ему помочь, но тут приметила, что дверца буфета закрыта неплотно и оттуда высовывается вроде как краешек платья. Мне подумалось, что, покуда было темно, кого-то могло угораздить прошмыгнуть и спрятаться в буфете. Подошла я поближе, гляжу и точно: дверцей зажаты краешек черного плаща, а под ним краешек коричневого платья, и тот и другой снизу, словно внутри кто-то спрятался, присевши на корточки.
