Юлия Зонис - Седьмое доказательство
Третья разнесла ему череп. Спас умер через десять лет после пожара в Градовцах. Малец — через двенадцать. Крайнович и Стефенсон протянули по пятнадцать лет. Йововиц не прожил и трех. Все они не дожили до старости. Все очутились здесь.
Я захлопнул ноут и выглянул в коридор. Прислушался. В комнатах царила тишина. Кажется, хозяев дома не было. Тишком-бочком я подобрался к телефону, стоявшему в прихожей на небольшой тумбочке.
Древний как мамонт аппарат был покрыт слоем вековой пыли. Я вытащил из тумбочки телефонную книгу и принялся изучать номера.
Через пятнадцать минут на коленях у меня лежал аккуратный список. Две фамилии — жены и матери Йововица — стояли вверху. Рядом я отметил адреса. По счастью, обе жили неподалеку, в двух или трех кварталах отсюда. А вот остальные... Сегодняшний день положительно был днем сюрпризов. Все пятнадцать членов отряда, о которых у меня были хоть какие-то сведения, проживали по одному адресу в центре города. Тюрьма? Мои пресветлейшие коллеги засадили героев войны в тюрьму? Или это какой-нибудь санаторий для смятенных душ? Я пожал плечами. После вчерашней комнаты для допросов я уже ничему не удивлялся. Оставалось понять, как мне до них добраться.
Среди белого дня, без машины — да и есть ли здесь машины кроме той, что доставила меня прошлым вечером к допросной?
В прихожей я обнаружил трость, принадлежащую хозяину. Трость была старая, растрескавшаяся, набалдашник ее блестел не от лака, а от долгого пользования. Я протер набалдашник платком. При всей ее неприглядности, трость мне годилась. Из кармана пиджака я достал темные очки и, помолившись всем правнукам Азраила, нацепил их себе на нос. Прогулялся по прихожей, для тренировки обстукивая тростью встречные предметы, и направился к двери. Прикоснувшись к дверной ручке, я закрыл глаза. До калитки я как-нибудь дохромаю, а там неужели сердобольные прохожие не помогут бедному слепому... бесу? Я отогнал эту мысль, храбро надавил на дверную ручку и шагнул за порог.
По инерции я успел сделать ровно пять шагов. Я спустился с крыльца и почувствовал, как хрустит под ногой гравий садовой дорожки. Затем свет пробился сквозь стекла и сквозь веки, и все затопило красным, невыносимым, жгущим. Я заорал от боли и грохнулся на землю. Палка и очки отлетели в сторону, и некоторое время я ползал, мучительно пытаясь их нащупать. Я, наверное, умер бы там — если бы чья-то спасительная рука не схватила меня за шиворот и не подтолкнула вперед, несильно, но настойчиво. Я заполз на крыльцо (горячий бетон опалил мне руки) и головой протаранил дверь. В прихожей я попробовал открыть глаза, но под веками плясали только разноцветные пятна. На четвереньках я поскакал в ванную. Пару раз наткнулся на стену, стукнулся плечом — и все же нащупал благословенно прохладный край ванны, гладкий фаянс раковины и железный вентиль крана. Я включил холодную воду на полную мощность и с головой нырнул в ледяное блаженство.
Когда спустя пару минут чехарда на моей роговице утихомирилась и боль в висках чуть приутихла, я решился оглядеться. С выцветшей плитки стекала вода. Я сидел в немаленьких размеров луже, цепляясь за край ванны. По полу тянулись грязные следы, пиджак был безнадежно испорчен и напоминал размокшую сигаретную пачку. А у порога стоял мой спаситель и насмешливо улыбался.
— Бени, — выдохнул я, — почему ты не в школе?
* * *
— Ты следил за мной?
Боги, у меня никогда не было детей — оно, в общем, к лучшему.
Будь Бени моим сыном, я бы наверняка вытянул его ремнем.
Мальчика не смутил мой вопрос. Он коротко кивнул — так, что темные кудряшки рассыпались по широкому лбу. Вырастет упрямцем, мимолетно подумал я, и тут же одернул себя.
— Зачем? Ты мне не доверяешь? Думаешь, я сделаю что-то плохое?
Я бы не удивился согласию, но парень отрицательно помотал головой.
— Тогда в чем дело?
Бени сел на край ванны и задумчиво стукнул по ней ногой. Чугун отозвался глубоким гулом.
— Вам надо выйти, да?
Я подумал и кивнул.
— Я могу вам помочь.
Будь я здешним, я бы наверняка умилился и потрепал мальчика по головке. Однако здешним я не был, поэтому сразу спросил:
— Что ты за это хочешь?
Парень еще раз пнул ванну и серьезно сказал:
— Я вам помогу, а вы поможете маме.
* * *
Мопеда или даже велосипеда у Бени не было. Похоже, здесь все ходили пешком.
— А если далеко? Школа на другом конце города? Или к друзьям заскочить?
— Здесь все близко. Надо только знать, куда хочешь попасть — оп, и ты уже там.
Я позавидовал. У нас все дороги длинны и, как правило, лишены приятности. Зато с гужевым транспортом нет проблем.
— А ничего... хм-м... более подходящего... у тебя не найдется?
Бени помотал головой и дернул мое такси за веревочку. Я с опаской опустился на сиденье большой красной пластиковой машинки.
Ноги у меня свешивались по обе стороны, а руль болезненно упирался в живот, однако, как ни странно, игрушка не развалилась.
Очки мальчишка подобрал в саду. Поверх очков я намотал два полотенца и старую простыню, а на все это накрутил одеяло. Со стороны, должно быть, я здорово напоминал пожилую арабку, спешащую к вечернему намазу. Очень крупную арабку. Бени вывел меня на крыльцо. Я с ужасом приготовился к боли, но полотенца и одеяла отсекли большую часть света, оставив слабое красное свечение под веками. Маленькая рука крепко вцепилась в мое запястье. Бени осторожно помог мне усесться. Я поджал ноги как можно выше. Пластиковый корпус подо мной дрогнул, колеса скрежетнули по гравию.
— Поехали!
И мы поехали.
* * *
Город был странно тих. Я привык к вечному шуму Нью-Йорка, к визгу Фриско, к вокалу Парижа и крещендо римских улиц. Я привык к неумолчному гулу, протянувшемуся над нашей бездной, к лязгу и скрежету Чистилища. Здесь было тихо. Шарканье ног. Бег, шлепки легких сандалий. Смех, детские голоса, негромкий разговор взрослых. Шорох колес машинки. Ветерок поигрывал моей чадрой... кажется, я задремал.
— Приехали. На табличке написано: «Госпожа Фани Йововиц». Мать. Отлично.
— Это большой дом?
— Нет, не особенно. Меньше нашего.
— Хорошо. Помоги мне войти.
* * *
В комнате у старушки были старая плюшевая мебель и клетка с попугаем. Госпожа Фани любезно задернула шторы, так что я избавился от своего маскарадного костюма и остался только в очках. Мог бы снять и их, но мне не хотелось пугать хозяйку.
— Ах, и у вас больные глаза? Я уже столько лет говорю, что мне должны выписать очки посильнее, но мой окулист уперся и ни в какую — говорит, носите старые. А у них дужка поломалась, видите. Попрошу Грашека купить мне новые, эти ведь он мне привез еще пять лет назад, я сказала — куда мне черепаховую оправу, а он — нет, мама, возьми.
