Нина Воронель - Готический роман. Том 2
Впереди обозначились смутные очертания покосившегося «Ситроена», и Клара начала было произносить сбивчивую благодарственную речь, пытаясь при этом расстегнуть ремень, который ни за что не хотел расстегиваться. Пока она, стесняясь задерживать любезного иностранца в столь поздний час, тщетно перебирала пальцами какие-то бесполезные клавиши на поверхности неуступчивой пряжки, Ян выехал на обочину и затормозил. В этот момент пряжка, наконец, поддалась, так что Клара, не тратя времени, приоткрыла дверцу машины и приготовилась выпрыгнуть в темноту. Тяжелая теплая ладонь легла на ее плечо:
– Куда вы?
– Как куда? Заберусь в свою машину, зажгу свет и буду ждать буксир.
– Вы, кажется, допускаете, что я способен бросить среди ночи одинокую женщину в поломанной машине?
– Но не можете же вы сторожить меня полночи? Ведь он приедет не раньше, чем через полтора часа.
– Почему не могу? Ведь меня никто не ждет.
– Но мне неловко вас отягощать: уже второй час ночи, а у вас завтра, небось, рабочий день!
– Послушайте, – сказал Ян с легким раздражением, – перестаньте думать только о себе! Подумайте обо мне – что будет со мной, если я завтра узнаю, что с вами тут что-то случилось? Вы потом будете мне всю жизнь сниться!
Клара просто опешила от этой вывернутой наизнанку логики. Она тихо закрыла уже распахнутую было дверцу и молча уставилась на этого неправдоподобного чеха, не находя слов, чтобы ему возразить. А он, довольный произведенным эффектом, победно ей улыбнулся:
– Давайте лучше поговорим о Вагнере, – предложил он, вынимая из кармана пачку сигарет. – Не правда ли, удивительно, что этот щуплый, низкорослый урод, с цыплячьей грудкой, почти карлик, писал музыку такой силы?
Неспешно раскуривая свою сигарету, Клара спросила без особого интереса, а просто чтобы выиграть время на обдумывание сложившейся ситуации:
– Вагнер был низкорослый урод? Откуда вы это взяли? Я почему-то всегда представляла его себе могучим красавцем.
Еще несколько лет назад ее бы ничуть не смутила готовность незнакомого мужчины просидеть с ней в машине пару ночных часов. Она бы даже считала, что делает ему одолжение, соглашаясь провести эту пару часов в его обществе. Но за последнее время ее вера в собственную неотразимость снизилась просто катастрофически. Не то чтобы возраст стал заметно проступать на ее лице, скорей он повел разрушительную атаку на ее душу. Началось это все из-за Ури – в тот страшный год, что он сперва безучастно лежал на госпитальной койке, уставясь невидящими глазами куда-то вдаль, а потом вдруг вскочил на ноги, одержимый какой-то первобытной яростью, и стал крушить все, что было ему дорого. Никто, кроме нее, не смог вынести непредсказуемые приступы его враждебности – ни друзья, ни подружки, и только у нее одной хватало сил терпеть и прощать.
Клара никогда до того не была слишком хорошей матерью: с трудом придя в себя после совершенно непереносимой гибели любимого мужа в первый день Йом-Кипурской войны, она закружилась в безрассудном вихре коротких любовных интрижек, потому что только постоянная смена партнеров помогала ей заглушить неизлечимую боль потери. Она не утешалась ни вином, ни наркотиками – она оглушала себя кратковременными вспышками острого эротического экстаза, который быстро сменялся тусклой скукой, возвращавшей привычную душевную боль. И тогда она решительно рвала с очередным, все еще страстно влюбленным в нее другом, и начинала искать себе новую жертву. Она предпочитала женатых мужчин – их притязания на продолжение связи были обычно менее настойчивы, так что от них легче было отделаться, но главное, особое ее удовольствие состояло в минутном торжестве над их женами, счастливицами, не потерявшими мужей на войне. Немудрено, что захваченная этим спасительным круговоротом свиданий и разрывов, она с трудом находила время для Ури.
И только когда до ее сознания дошло, что она едва не потеряла и сына, которого, как когда-то мужа, могла бы скосить бессмысленная автоматная очередь – она как бы умерла и воскресла уже другим человеком. Старая боль осталась там, в другой жизни, в которой потерялась жестокосердая охотница Клара, и на смену ей пришла новая боль – за сына. За год его болезни с Клары словно сошел былой лоск – она все еще была хороша собой, но в ней перестал пульсировать призывный эротический сигнал, сводивший с ума всех встречных мужчин.
Нельзя сказать, что у нее не было больше романов, – привычка и репутация делали свое дело, но интенсивность этих романов была несравнима с интенсивностью прошлых. Их становилось все меньше и меньше, а за последний год они совсем сошли на нет – никто не вызывал ее особого интереса, да и желающих, пожалуй, было не так уж много. И в результате она оказалась среди ночи на скоростном шоссе Иерусалим – Тель-Авив одна-одинешенька с проколотым колесом и с незалатанной запаской. И неизвестно, чем бы это приключение окончилось, если бы ей не подвернулся любезный чешский интеллигент с хорошими манерами, который, затягиваясь сигаретой, задумчиво ответил на почти позабытый ею вопрос:
– Я уже не помню, откуда я это знаю, но это точно – он был сутулый и низкорослый. Моя голова иногда напоминает мне старый архив, вроде тех, в которых мне приходится рыться, – столько там всякого никому не нужного мусора.
– Но и нужный мусор там тоже есть? – с невесть откуда взявшейся игривостью поддразнила его Клара, одновременно ужасаясь внезапно нахлынувшему на нее непреодолимому желанию прислониться щекой к твердому плечу этого совершенно незнакомого иноземца. А он, словно угадав ее желание, – а может и он хотел того же? – протянул руку и отвел от ее лица упавшую на глаза прядь волос:
– Кое-что нужное, пожалуй, там тоже есть.
Ей на миг показалось, что он сейчас ее поцелует, и она задохнулась от остроты ожидания, но он, слава Богу, отстранился и принялся раскуривать свою погасшую сигарету. Она разглядывала его профиль со смешанным чувством разочарования и облегчения – черт его знает, чтобы ей следовало сделать, если бы он ее и впрямь поцеловал. Да и чтобы она могла сделать, запертая с ним наедине в крошечном цивилизованном пространстве машины посреди бесконечного ночного безлюдья? Ведь она ничего о нем не знала, кроме того, что он ей само себе рассказал. Она даже лица его толком не смогла рассмотреть, у нее было только общее впечатление излучаемого всем его существом мужского присутствия – качества, которое она больше всего ценила в мужчинах, выше ума, щедрости и красоты. Качества, ради которого она когда-то оставляла преданных и нежных любовников и бросалась навстречу грубым и неверным.
Ничем не выдавая внезапно вспыхнувшего в ней эротического интереса к своему случайному спасителю, Клара до отказа отодвинула назад спинку пассажирского сиденья и закинула ногу за ногу хорошо отрепетированным движением, позволявшим показать собеседнику во всей красе ее щиколотки и колени, – главное оружие ее арсенала, наименее подвластное разрушительной работе возраста.
