Карен Фаулер - То, чего я не увидела
Нас, женщин, поставили в середине отряда, а спереди и сзади шли вооруженные винтовками мужчины. Много раз я оскальзывалась и начинала катиться вниз, но меня вовремя подхватывали. Эдди терпел невероятные муки, когда мы проходили через очередную паутину, не остановившись, чтобы взглянуть на ее архитектора, а Рассел мучился от мысли, что наши носильщики удерут вместе с оружием при первой же опасности. Но если бы мы без конца останавливались перед каждой паутиной, то неизвестно, когда бы смогли разбить лагерь, а с ружьями в руках было невозможно прокладывать себе дорогу. Через некоторое время Биверли начала призывать горилл, чтобы те взяли ее на руки и тащили остаток пути на себе.
Наконец мы выдохлись окончательно и продолжали подъем, часами не разговаривая.
И все же мы были в отличном настроении. Мы видели следы слонов, огромные углубления в грязи, наполовину заполненные водой. Мы видели поляны дикой моркови, буйство розовых и пурпурных орхидей, траву на лужайках - такую мягкую, что, казалось, она тает под ногами. Теперь Эдем был для меня не розовым садом, а вот этими лесами, где обитают гориллы, - с дождями и туманами; с кривыми стволами деревьев, обвитыми лианами; с золотистыми мхами, серебристыми лишайниками; с треском и жужжанием мух и жуков; с запахом котовника.
Наконец мы остановились. Носильщики сбросили поклажу на землю, и у нас появилась возможность отдохнуть. Ноги у меня опухли, колени занемели, мне отчаянно хотелось есть и спать; я уснула еще до заката. А потом внезапно проснулась. Температура, такая приятная в течение дня, резко упала. Мы с Эдди, завернувшись в одеяла и свитеры, так тесно прижались друг к другу, что буквально сплелись в клубок. Он беспокоился о наших носильщиках, у которых не было одеял, но они, впрочем, могли разжечь костер. Тем не менее, на рассвете они пришли жаловаться Арчеру. Тот поднял плату на десятицентовик каждому, поскольку им действительно пришлось нелегко в ту ночь, и все же человек пятьдесят от нас ушли.
Утро мы провели в лагере, залечивая ссадины и царапины; одни искали пауков, другие упражнялись в стрельбе. В пяти минутах ходьбы от лагеря был ручей с маленьким прудиком, в который я и Биверли опустили усталые ноги. Здесь не было ни москитов, ни диких пчел, ни мух, и уже одно это превращало его в рай земной. Однако не успела я об этом подумать, как на меня накатил приступ малярии, отчего рубашка на спине сразу взмокла.
Когда я пришла в себя, Биверли продолжала свой рассказ, начало которого я пропустила. Вероятно, речь шла о бывшей жене Мериона, которая ему напропалую изменяла. Позднее мне казалось, что где-то я уже об этом слышала, наверное, потому, что так оно и было.
- А сейчас он, кажется, думает, что обезьяны оставят меня в покое, если я сама не стану их соблазнять, - сказала она. - О боже!
- Он говорит, что их привлекает менструальная кровь.
- Тогда мне можно не волноваться. Рассел говорит, что Бурунга говорит, что мы их даже не увидим, потому что ходим в одежде. Она слишком громко шуршит во время ходьбы. Он сказал Расселу, что охотиться нужно в голом виде. Мериону я еще об этом не говорила. Приберегла на особый случай.
Я понятия не имела, кто такой Бурунга. Явно не наш повар и не главный проводник, чьи имена только и удосужилась узнать. Меня слегка удивило (сейчас я понимаю, насколько же мало), что Биверли смотрела на эти вещи совсем по-другому.
- Ты будешь стрелять в обезьян? - спросила я и внезапно поняла, что хочу получить какой-то особенный ответ, только не знаю какой.
- Вообще-то я не убийца, - сказала она. - Скорее добродушный вегетарианец. Той разновидности, которая питается мясом. Но Арчер говорит, что поместит мое фото в музее. Знаешь такие фотографии - на плече ружье, нога на туше убитого зверя, глаза смотрят вдаль. Детишек будет не оторвать от такой картинки, правда?
У нас с Эдди не было детей; Биверли, возможно, понимала, какой это больной вопрос. И Арчер избегал говорить со мной на эту тему. Она сидела в лучике света. Ее волосы, короткие и густые, аккуратной шапочкой прикрывали уши. Обычно каштанового оттенка, от солнечного света они сделались золотистыми. Биверли нельзя было назвать хорошенькой, и вместе с тем она притягивала к себе взгляды.
- Мерион все подсчитывает, во что ему обошлась моя поездка. Получается, что расходы себя не оправдали. - Она шлепнула по воде ногой, подняв мелкие брызги, которые, словно бусины, засверкали на ее голых лодыжках. - Как тебе повезло. Эдди - самый лучший.
Что правда, то правда, это было понятно любой женщине. Я ни разу не встречала мужчины лучше, чем мой Эдди, и за все сорок три года нашей супружеской жизни я всего лишь три раза пожалела, что вышла за него замуж. Я говорю это сейчас потому, что мой рассказ подходит к самому важному моменту. И я не хочу, чтобы об Эдди из-за меня плохо подумали.
- Ты все еще его любишь, да? - спросила Биверли. - После стольких лет.
Я сказала, что да.
Биверли покачала золотистой головкой.
- Тогда держись за него покрепче, - сказала она мне. Или не сказала? Что она вообще мне сказала? Я столько раз повторяла в памяти этот разговор, что теперь совершенно запуталась.
А вот дальше я помню все абсолютно отчетливо. Биверли сказала, что устала, и пошла прилечь в свою палатку. Придя в лагерь, я увидела, что мужчины играют в бридж. Меня затащили за карточный стол, поскольку Расселу не нравились его карты и он считал, ему повезет больше, если рядом с ним появится пустое место. Итак, я и Уилмет оказались против Эдди и Рассела, а Мерион и Арчер стояли неподалеку, курили и наблюдали за игрой. Из-за палаток доносился смех носильщиков.
Я бы предпочла играть в паре с Эдди, но Рассел сказал, что бридж слишком опасная игра, чтобы муж и жена играли в одной паре, тем более что рядом находятся ружья. Он, конечно, шутил, но по его лицу сказать это было нельзя.
Во время игры Рассел рассказывал о шимпанзе и их жизни. В то время о них практически ничего не знали, так что все это были только предположения. Думаю, то же самое относилось и к гориллам. В природе существует естественный ход вещей, говорил Рассел, который легко можно понять с точки зрения логики; просто нужно знать учение Дарвина.
Я не считала, что поведение пауков можно понять с точки зрения логики; да и шимпанзе тоже. Поэтому я не слушала. Я играла в карты, но тут до меня стало долетать одно и то же слово. Самец то, самец это. Ля-ля-ля, доминирование. Выживают сильнейшие, ля-ля-ля. Естественный отбор, природа с ее зубами и когтями. В общем, чепуха. Потом возник спор, можно ли ожидать, согласно теории Дарвина, что произойдет социальное перерождение моногамных супружеских пар и у всех самцов появятся гаремы. Приводились доводы за и против, но меня они не интересовали.
