Джон Гудвин - Кокон
Более крупного сосуда в его комнате не было.
Перед мысленным взором Дэнни проплывали горшки, вазы и другая домашняя посуда, служившая ему время от времени для содержания экспонатов. Но ни один из предметов не был достаточно большим. Если не хватит места, бабочка, как только попробует полететь, повредит себе крылья. Чуть ли не в бешенстве Дэнни ломал себе голову, пытаясь найти подходящий сосуд. Неожиданно его мысли, наподобие хорька кинулись к тому, что пока от него ускользало. В комнате отца, на полочке из слоновой кости под головою тигра стояла хрустальная табакерка с крышкой из чеканного серебра.
Времени терять было нельзя, потому что через пять часов после своего выхода из кокона бабочки пускаются в полет. Задыхаясь на ходу, он бросился вниз по лестнице, поколебавшись всего мгновение, постучал в дверь отцовского кабинета.
— Да, — откликнулся тот недовольным голосом; Дэнни повернул ручку и вошел.
— Папа, — начал он, еще не восстановив дыхания.
— Но говори же, мой мальчик, и перестань трястись. Я никогда так не трясся, даже оказавшись лицом к лицу с одиноким слоном.
— Я хочу… взя… взять у тебя одну вещь, — пролепетал, наконец, ребенок.
— Выражайся определеннее! Что ты хочешь? Билет в Фолл Ривер? Стодолларовую банкноту? Немного рвотного корня? Последнее, судя по твоему виду, кажется наиболее подходящим.
Ненавидя отца так, как никогда до этого его не ненавидел, мальчик выговорил:
— Я хочу взять у тебя табакерку.
— Какую именно? — спросил отец, выигрывая время. — Слоновую лапу, подаренную мне президентом? Бронзовую статуэтку Бенареса? Голландскую посудину? Музыкальную шкатулку?
Мальчик не мог долее переносить этот насмешливый тон.
— Я хочу вот эту, — он указал пальцем на предмет, наполовину наполненный табаком.
— Что ты собираешься с ней делать? — спросил отец.
Отвага малыша внезапно испарилась.
— Но говори же. Если представляешь необычную просьбу, то должен быть готовым подкрепить ее причиной.
— Она нужна для одного из моих экземпляров.
— А почему не какой-нибудь из сосудов, позаимствованных тобой на кухне, в буфетной, гостиной?
Дэнни не хотел говорить, что они недостаточного размера. Интерес отца мог возрасти до такой степени, что он решился бы своими собственными глазами увидеть это чудовище. Дэнни представил себе, как отец завладевает бабочкой и спешит приколоть ее к стене кабинета в добавление к другим своим трофеям.
— Они не подходят, — сказал Дэнни.
— Почему не подходят?
— Потому что не подходят.
— Выражайся определеннее, — бросил отец, гневаясь.
— Я хочу положить туда кое-что, для чего другие не подходят.
— Ты останешься на том месте, где стоишь, не двигаясь до тех пор, пока не скажешь, что ты подразумеваешь под этим «кое-что». — Отец снял очки и уселся в кресле поудобнее, чтобы показать, что готов, если понадобится, ждать весь день.
— Куколки, землю, веточки и чем их кормить, — пробормотал мальчик.
Мужчина уставился на ребенка так, словно перед ним находилось затравленное животное при последнем издыхании.
— Ты хочешь поместить всю эту мерзость в табакерку?
Дэнни не ответил, и отец продолжил:
— Уж не сомневаешься ли ты случаем в том, что она была мне подарена магараджей Уджепура? Имеешь ли ты хоть малейшее понятие о действительной стоимости этого предмета, не говоря уже его ценности как памяти? И исключая другие возражения, которые я мог бы привести, разве не видишь ты, что эта вещь служит именно для того, для чего предназначена? Если ты хоть на мгновение подумал, что я высыплю лучший табак из лучшей табакерки, чтобы ты использовал ее для гусениц, то ты сильно ошибся, мой мальчик.
Он подождал, чтобы посмотреть какое впечатление произвела его речь, потом добавил:
— Сходи спроси у Этель, пусть она даст тебе цветочный горшок.
Бесполезно было объяснять, что тогда он не сможет наблюдать за своим экспонатом. Ни слова не говоря, Дэнни повернулся и вышел, не закрыв за собой дверь.
Отец окликнул его, но он сделал вид, что не услышал. Когда он поднялся на площадку второго этажа, внизу хлопнула дверь.
Он потерял полчаса, а бабочка, ставшая, он был уверен в этом, хозяином своего тела, уже пытается взлететь.
Сделать можно было только одно. Дэнни направился в угол, где хранились инструменты. Возвратившись, снял крышку с лампового стекла, залез пинцетом внутрь и ухватил бабочку, не без грубости, хотя и старался не попортить крылья. Достал, и еще раз ее великолепие, насчитывавшее всего несколько часов, наполнило его ощущением всемогущества. Без колебаний он погрузил бабочку в банку с цианидом.
Крылья неистово забились, прилагая усилия, которые должны были поднять ее в первый полет в весеннем ветерке. Затаив дыхание, Дэнни выжидал, боясь, как бы крылья не повредились. Облепленное пыльцой брюшко вздрагивало во все убыстряющемся ритме, усики метались и корчились; судорожно изогнувшись, брюшко сложилось почти пополам. Внезапно глаза, так и не узнавшие солнечного света, остекленели. Но Дэнни показалось, что он видит собственное изображение на их поверхности черного фарфора, словно бабочка в этот момент запечатлела его образ в своей памяти.
Дэнни открутил крышку, вынул бабочку, проткнул тело булавкой, взятой из черного бумажного пакета, и приколол на стену в изножии кровати. Он выбрал для нее место в центре желтой ивы. Теперь это первое, что он будет видеть утром и последнее вечером.
Прошло несколько дней и ночей; Дэнни, нервы которого все еще были напряжены, чувствовал себя в каком-то смысле так же, как должен чувствовать герой, возвратившийся после одного из своих подвигов. Преждевременная смерть бабочки была, возможно, событием счастливым, поскольку отныне, в своей смерти, она стала принадлежать ему бесповоротно.
На лужайках уже часто встречались капустницы, и Дэнни выходил со своим сачком ловить их, но они были чересчур обыкновенными, чтобы ему хотелось их сохранить, и, поймав, он залезал рукою в сачок и давил очередную капустницу, вытирая затем измазанные пальцы о траву.
Спустя неделю после смерти бабочки Дэнни был разбужен ночью чем-то, что с настойчивостью билось в стекло его окна. Он соскочил с кровати, зажег свет и начал вглядываться в наружный мрак. Но при включенном свете он ничего не сумел разглядеть, и оно исчезло. Осознав, что зажженная лампа, может привлечь то, что пыталось проникнуть внутрь, Дэнни лег в постель, оставив свет включенным, а окно открытым. Он хотел подождать, но вскоре снова заснул.
Проснувшись, он обыскал всю комнату, но не обнаружил ни малейшего следа ночного визита. Вероятно, в стекло бился майский жук или лунная бабочка; хотя, пожалуй, это выглядело более тяжелым, подумал Дэнни. И он отправился затем, что стало уже ежеутренним ритуалом, посмотреть на бабочку, приколотую к стене. Он не был полностью уверен, но ему показалось, что на пыльце одного из крыльев появилось пятно, а жировой потек под телом на обоях увеличился по сравнению со вчерашним. Он приблизил лицо к насекомому, чтобы рассмотреть его получше. И инстинктивно отшатнулся: запах был невыносимым.
