Людмила Белякова - Смерть на кончике пера
– А почему она именно на вас ополчилась?
– А больше не на кого. Над ней – никого. Сосед по лестничной клетке – старичок, он большей частью на даче. Другой сосед – офицер-отставник, она его боится. Да у нее такое всю жизнь творится. Наши семьи соседями были, через дом жили, в Озерках – за городом, как в Москву ехать. Я-то помоложе, помню, как она в первый раз замуж выходила. Красивая была, ее люди русалкой звали, за светлые волосы… Только муж у нее через полтора года зачах, непонятно от чего. Перед войной опять замуж вышла – недолго горевала, родила. Муж с войны вернулся. Но долго не прожил – умер от сердца. На фронте четыре года без ранений, а тут… От пули немецкой ушел, а от жены родной через год помер. Я и не знаю, в который раз она вдовая – в четвертый, в пятый. Ее народ за глаза стал «черной вдовой» да «паучихой» звать, а она – смеется: «Бог дал – Бог взял, другого найду»… Вы к ней пойдете?
– А как же.
– Долго не сидите, а то захвораете.
– Я думаю, мне это не грозит, – усмехнулся Андрей. – А у нее кто-то еще есть, родные, внуки?
– Сын из-за нее тоже раза три женился. Она его сама разводила… Капала на мозги, пока он не уходил от жены. Была еще внучка, но куда-то делась. Сами спросите.
…Восьмидесятилетняя русалка долго не открывала, Андрею пришлось кричать через железную дверь, что он из газеты, по ее письму. Из двери напротив выглянул пузатый мужчина в белой майке – верно, отставник.
В щелку, перетянутую цепочкой, на Андрея глянули выцветшие, с красными прожилками зеленоватые глаза. Андрей показал удостоверение и письмо, еще раз повторил, что из газеты.
– Долго шли, – прошипела гражданка М., пропуская его в квартиру.
В коридоре было надсадно-душно, откровенно воняло старухой.
– Письмо пришло вчера. Сегодня я у вас, – терпеливо объяснил Андрей. – Все достаточно оперативно.
Гражданка М. провела его в комнату, застеленную разлохматившимися, домашнего тканья половиками, усадила на протертый стул, посреди комнаты перед окном, в которое заглядывало солнце.
Андрей почувствовал себя как на допросе в гестапо.
Почти напротив него стояло некое сооружение вроде комода, покрытое вязаной скатеркой. На нем красовалось несколько фотографий, старых, черно-белых, одиночных и групповых, причем, как заметил Андрей, больше мужских.
«Коллекция Дианы-охотницы», – усмехнулся про себя.
Из более или менее новых фото было только одно, цветное, – молоденькая девушка, школьница, с типично славянскими чертами лица и длинными светлыми волосами, – должно быть, внучка.
– Ну и что вы мне скажете, молодой человек? – проскрипела М., тяжело опускаясь в кресло.
– Я хотел вас послушать.
– Там все написано – соседка меня со свету сжить хочет. – М. скривила бесцветные губы. – Я ее еще девчонкой помню, она всегда хулиганкой была.
– Ваша соседка, насколько мне известно, имеет правительственные награды за доблестный труд на благо Родины и персональную пенсию…
Старуха заерзала, глянула куда-то в сторону.
– Они меня ненавидят! Все!
– За что, Екатерина Васильевна?
– За то, что я красивая была!
– Ну, женщина вы, безусловно, до сих пор очень интересная, но не думаю, что это повод для особой ненависти.
Наверное, сказано это было естественно: старуха вдруг как-то подобралась, горделиво закинула голову и, наконец, чуть улыбнулась.
– Что? Стара уже?
– Ну что вы… Вам сколько лет, извините за нескромность, Екатерина Васильевна?
– Восемьдесят пять.
– Выглядите вы на шестьдесят с небольшим. Вы бы лучше рассказали мне о своей жизни. У такой интересной женщины и жизнь должна быть яркая. Вот фотографии…
Старуха тяжело поднялась, подошла к комоду, взяла в руки желтовато-коричневую карточку в деревянной рамке.
– Это мой первый муж, он еще до войны умер, это второй муж, сын у нас есть, Аркадий. Только вы не подумайте, что я какая гулящая… Я красивая была очень, парни от меня с ума сходили, но я со всеми своими мужьями по любви жила и была расписана.
Она поставила на комод последнюю рамку и поглядела на Андрея.
– Вам Клавка, поди, рассказала, что меня в Озерках паучихой звали?
Она фыркнула – как юная обольстительница в ответ на робкое признание влюбленного.
– Я мужиков слабых да хворых к себе принимала, кормила-поила, от себя кусок отрывала, а они все равно помирали.
– Понятно… А это – что за девочка на фотографии?
– Это-то? – загадочно переспросила старуха, передавая фото в металлической рамке. – Внучка моя. Вся в меня – красавица!..
Девушка, одетая в летнее платье, была снята вполоборота, на фоне кустов сирени. Светлые прямые волосы распущены по плечам. Правильный, прямой носик, большие светлые глаза, тонкая талия… Андрей невольно поднял глаза на бабку, сравнивая – да, за морщинами и коричневыми пятнами угадывались высокие скулы, пухлые губы, такие же светло-голубые глаза.
– Нравится? – ревниво спросила старуха, забирая из рук Андрей фотографию.
– Как же не нравится…
– Так что, молодой человек, примете вы меры против моей соседки?
– Конечно, Екатерина Васильевна. Передадим ваше письмо в милицию, попросим разобраться.
Старуха передернула плечами.
– Они ей ничего не сделают!
Резко повернулась, поспешно достав из кармана платок, поднесла к глазам.
– Ну, Екатерина Васильевна, зачем так. Вот телефон редакции…
Он протянул ей визитку. Старуха поспешно ее взяла, забыв всхлипнуть. Андрей отметил, что глаза у нее абсолютно сухие.
– Звоните в любое время. А… сын и внучка навещают?
– Редко. Никому не нужна стала… Снаружи Андрей жадно хлебнул весеннего воздуха, чуть отдававшего запахом сырой земли.
«Если я сделаю объективный материал – старуха сживет меня со свету… Если не сделаю – скушает главвред…»
В редакции Борода сразу сунул ему в руки конверт.
– Сынок, я того… занят. Сходишь? В понедельник мне там – слушали-постановили?… Ну, я на тебя полагаюсь…
В субботу, в начале одиннадцатого, еще лежа в постели, Андрей набрал номер Тамары.
– Сегодня у нас как?
– Я девушка, конечно, современная, но инициативы без большой надобности не проявляю.
– А я дико старомодный и инициативных девушек на дух не переношу. Давай сегодня рванем в ДК машиностроителей на юбилей. В редакцию два билета прислали, Борода мне их отдал – попросил взять информацию.
– О'кей. Где встретимся?
– У входа в шесть. Как раз – к концу речей и до начала фуршета. Не опаздывай.
Тамара пришла двадцать минут седьмого, что опозданием считаться не могло.
– Я тебе газетку принесла – почитаешь мой материал. Мы сейчас куда?
– Я зайду, возьму программку, потом мы с тобой в общей массе празднующих подберемся поближе к хавке. А там – и до дискотеки рукой подать.
