Виталий Сертаков - Дети сумерек
«За те деньги, что нам тут платят, — со смешком делилась усталая историчка, — я буду давать предмет, как хочу и кому хочу. А те, кто только портит воздух в классе, пусть жалуются на меня кому угодно».
В гимназии госпожи Вержу воспрещалось выгонять из класса учеников. Здесь категорически требовали обожать и пестовать любого дегенерата, за которого предки выкатили несколько тысяч. С другой стороны, в старших классах училось не больше, чем по двадцать человек, и охватить их симпатией было не так уж сложно.
Гризли потёр ладони за спиной, чтобы избавиться от дрожи в пальцах. Это всё из-за Рокси, убеждал он себя, нервы совсем расшатались. Это всё из-за неё.
Можно было одёрнуть распоясавшихся ребят, но он пока предпочёл не предпринимать никаких действий. До звонка оставалось не больше пяти минут, а ещё нужно записать домашнее задание и выдать тетради. Он взял с кафедры пачку контрольных работ и пошёл по рядам, незаметно вглядываясь в склонившиеся над тетрадями лица.
Смех за спиной.
Нет, показалось. Он хотел спокойно подумать о Рокси, но его сбили. Нечто похожее происходило перед каникулами, неуловимый дух близкой свободы, гогот и толкотня царили в конце мая под строгими портретами патриархов науки. Морщинистые старцы в стоячих воротничках зорко и неодобрительно приглядывались к шумным потомкам. Всякий школяр на себе десятки раз испытал это будоражащее чувство, когда тяжело высиживать часы, в венах бурлит, и, кажется, вот-вот сорвёт клапан, а клейкие пахучие листики лип и тополей стучатся в заклеенные на зиму окна классов, словно насмехаются над скучными предметами.
Так происходит перед каникулами, но до конца семестра оставалось два месяца.
— Решать любым способом, — повторил Гризли, поворачиваясь к классу.
Он не встретил тёплых любопытных глаз. Смотрели куда угодно, но только не на него и не на доску. Гризли мельком отметил, что сегодняшний свет действительно придал многим глазам тёмно-зелёный оттенок. В другой раз следовало бы изучить это забавное явление поподробнее. Лучшие ученики Стефан Кун и Фатих Хусаинов то ли увлечённо играли, то ли сообща сочиняли письмо, прикрывшись развёрнутыми учебниками! Пару раз Фатих поднимал взгляд, мелко хихикая, встречался глазами с учителем, но словно не замечал его. На раскрасневшейся мордочке подростка отпечаталось глумливое выражение, словно ему только что рассказали солёный анекдот. Гризли почти не сомневался, что парни разглядывают какую-то «клубничку». Необходимо было пресечь подобные развлечения на корню, хотя бы одёрнуть, но сегодня у Гризли не хватало сил.
Потому что ушла Рокси.
Ушла Рокси, выдернув из него ключ для завода. Какое-то время он ещё просуществует по инерции, а потом замрёт окончательно. Гризли чувствовал, как пружина внутри него делает последние усилия. Что будет дальше — неизвестно. Новая любовь? Кажется, именно так она выразилась вчера. Уходит прежнее чувство, потом неизбежно приходит новое, если человек открыт. Неизбежно, сказала она. Можно подумать, что любовь — это неотвратимое наказание. Для него неотвратимым наказанием становится её уход, непонятный, внезапный…
Она ладила с Лолой. Что он ответит дочери, когда та приедет на выходные? Хотя при чём тут выходные, они вполне могут столкнуться в коридорах гимназии. Это ведь именно Рокси настояла, чтобы он использовал своё влияние и перевёл ребёнка в восьмой класс сюда, по льготной цене и без экзаменов. Семь лет Гризли придерживался теории, что детям педагогов предпочтительнее получать образование в другой школе. У Марины, матери Лолы, мнение на этот счёт отсутствовало, а Яков, теперешний Маринкин муж, все силы бросал на осеменение супруги. Ему хотелось собственных детей. Боже упаси, Яков Лолу и пальцем не трогал, напротив — возил в Диснейленд и брал на охоту, но… Но по пятницам Лола спешила к отцу.
Его маленькая девочка, которая уже совсем не ребёнок…
Пока торопится, но всё это ненадолго, подготавливал себя Гризли, издалека наблюдая хрупкую фигурку дочери, поджидавшей его после уроков на стоянке. У неё уже появились мальчики, Гризли докладывали, что Лола крутится в компании не самых приличных ребят. Ему много чего про неё докладывали. Про пиво, про курево, про чью-то вскрытую дачу, где детки не в меру повеселились. Гризли вежливо слушал, но ребёнку ни слова не передавал. Он слишком ценил хрупкое нервозное равновесие выходных, их совместные вылазки втроём и терпение Рокси.
Рокси брала на себя чудовищные нагрузки, вела семинары, открывала новую лабораторию и вправе была претендовать на сутки субботнего сна. Хотя бы иногда. Но Гризли приводил ребёнка, и приходилось тренироваться в воспитании. Я сразу взялась за пубертатный период, смеялась Рокси, как мне теперь обращаться с младенцами? Рокси не корчила из себя мамашу, с восьмиклассницей она разговаривала на равных, как со взрослой, чётко определяя границы дозволенного. Очевидно, Лоле импонировало это суховатое, но честное, лишённое истерик и угроз общение. Гризли не спрашивал Лолу, как там дела у мамы с Яковом, его гораздо больше напрягала перспектива её взросления. Скоро, очень скоро девочка охладеет к отцу, совместные выходные станут ей смешны и скучны, потом она, вполне возможно, начнёт стыдиться его назойливого внимания…
Когда Гризли поступил в войско мадам Вержу, Рокси буквально набросилась на него. С удивившей его дальновидностью она заявила, что для папаши это единственный шанс не потерять взрослеющую дочь во всех смыслах. Пусть учёба намного дороже, пусть психологическая травма для девочки, пусть дорога до школы, зато рядом настоящий отец. И Гризли согласился. По крайней мере, три года, с пятого по восьмой класс Лолы, он ухитрялся избегать преподавания в её присутствии, и завуч шёл навстречу…
А теперь Рокси бросила его. Нет, не только его, она бросила их вместе с Лолой. Она предала их обоих, предала в угоду своей дурацкой сое, квадратной картошке, своим белым помидорам, мухам, гусеницам, мышам и прочим милейшим созданиям…
Гризли с усилием вернулся в кабинет физики.
Определённо, в четырнадцатой аудитории что-то происходило. Аудиторией называли единственный кабинет в школе, где столы поднимались от кафедры амфитеатром, напоминая традиции средневековых университетов. Такое хитрое расположение давало учителю преимущество в перехватывании шпаргалок. К минусам стоило отнести опасную концентрацию голых коленок старшеклассниц. Впрочем, за три года работы в элитной гимназии Гризли научился идеально контролировать лицо. Пожалуй, он мог дать изрядную фору лучшим драматическим актёрам. Если бы вдруг рухнул потолок, или в окно влетела бомба, или разнузданные девицы из класса «А» затеяли стриптиз прямо на кафедре, Гризли не повёл бы и бровью.
