Стивен Кинг - Сияние
— Нет. Я не в обиде. — Джек снова сверкнул широкой рекламной улыбкой, но порадовался, что Уллман не подал ему руки. Обида была. Еще какая.
2. Боулдер
Выглянув из кухонного окна, Венди увидела, что он просто сидит на краю тротуара, не играя ни грузовичками, ни фургоном, ни даже бальзовым планером, которому так радовался всю неделю с тех пор, как Джек принес игрушку в дом. Просто сидит, уперев локти в колени, уткнув подбородок в ладони, и высматривает их старенький «фольксваген» — пятилетний малыш, поджидающий папу.
Венди вдруг стало не по себе, даже слезы навернулись на глаза.
Она повесила посудное полотенце на перекладину возле раковины и пошла вниз, застегивая две верхние пуговицы халата. Все Джек со своей гордостью!
Ну уж нет, Эл, протекции мне не надо. Последнее время у меня все тип-топ.
Щербатые стены в подъезде были исписаны цветными мелками, восковыми карандашами и аэрозольной краской. Крутая деревянная лестница подгнила и крошилась под ногами. Дом пропитался кислым запахом старья — разве это место для Дэнни после аккуратного кирпичного домика в Стовингтоне? Соседи сверху, с четвертого этажа, официально не были женаты, но ее это не беспокоило, зато беспокоили их постоянные злобные стычки. Парня сверху звали Том. По пятницам, после того как закрывались бары, соседи возвращались домой и война начиналась всерьез — по сравнению с этим остальные дни недели были всего лишь разминкой. Джек называл соседские потасовки «ночные пятничные бои», но это было не смешно. Женщина — ее звали Илейн — под конец ударялась в слезы и безостановочно повторяла: «Не надо, Том. Пожалуйста, не надо». А он орал на нее. Однажды они даже разбудили Дэнни, а Дэнни спит как убитый. На следующее утро Джек перехватил Тома, когда тот выходил, и, отведя подальше по тротуару, что-то сказал ему. Том было расшумелся, начал угрожать, но Джек добавил кое-что еще — слишком тихо, чтобы Венди могла расслышать, и, мрачно покачав головой, Том ушел, вот и все. Это случилось неделю назад, несколько дней было получше, но с выходных жизнь стала возвращаться в нормальное — простите, в ненормальное — русло. Для мальчика это было нехорошо.
Снова накатило чувство горечи, но, пока Венди шла во двор, ей удалось подавить его. Подобрав юбку, она уселась на край тротуара рядом с сыном и спросила:
— В чем дело, док?
Он улыбнулся, но улыбка получилась невеселой:
— Привет, ма.
Между обутых в кроссовки ног стоял планер. Венди заметила, что одно крыло треснуло.
— Хочешь, посмотрю, что тут можно сделать, милый?
Дэнни вернулся к созерцанию улицы:
— Нет. Папа сделает.
— Док, папа может до ужина не вернуться. В горы путь неблизкий.
— Думаешь, машинка сломается?
— Нет, не думаю. — Но он дал Венди новую причину для тревоги. Спасибо, Дэнни, этого мне и не хватало.
— Папа сказал, она может, — сообщил Дэнни небрежным, почти скучающим тоном. — Он сказал, бензонасос забит дерьмом.
— Дэнни, не говори такие слова.
— Бензонасос? — спросил он с искренним удивлением.
Она вздохнула:
— Нет, «забит дерьмом». Не говори так.
— Почему?
— Это вульгарно.
— Ма, а как это — вульгарно?
— Ну, все равно, как ковырять в носу за столом или делать пи-пи, не закрыв дверь туалета. Или говорить что-нибудь вроде «забит дерьмом». Дерьмо — вульгарное слово. Хорошие люди так не говорят.
— А папа говорит. Когда он смотрел мотор в машинке, то сказал: «Господи, насос-то забит дерьмом». Разве папа плохой?
Как ты справляешься с этим, Уиннифред? Тренируешься?
— Папа хороший, но ведь он взрослый. И очень следит за тем, чтоб ничего такого не сказать при тех, кто не поймет.
— Как дядя Эл, да?
— Да, правильно.
— А когда я вырасту, мне можно будет так говорить?
— Думаю, ты будешь так говорить, понравится мне это или нет.
— А во сколько лет?
— Двадцать звучит неплохо, а, док?
— Как долго ждать…
— Понимаю, что долго, но, может, ты попробуешь?
— Ладно…
Дэнни снова уставился на дорогу. Он чуть пригнулся, как будто собираясь встать, но тут подполз ярко-красный жук и привлек к себе внимание мальчика. Он опять расслабился. Венди задумалась, насколько переезд в Колорадо отразился на Дэнни. Он ничего не говорил, но она тревожилась, замечая, сколько времени сын проводит в одиночестве. В Вермонте дети — ровесники Дэнни были у троих преподавателей, коллег Джека, и там сын ходил в детский сад, но здесь Дэнни не с кем было играть. Большую часть квартир занимали студенты университета, женатых пар в доме на Арапаго-стрит было раз-два и обчелся, и только совсем у немногих — дети. Она насчитала около дюжины студентов или старших школьников, трех грудных младенцев — и все.
— Мам, почему папа потерял работу?
Вопрос застал Венди врасплох, и она заметалась в поисках подходящего ответа. Они с Джеком уже обсуждали, как выйти из положения, если Дэнни спросит об этом, и диапазон ответов колебался от уклончивых объяснений до чистой, лишенной всякого глянца, правды. Но Дэнни не спрашивал. Вопрос прозвучал только сейчас, когда Венди чувствовала себя подавленной и меньше всего была готова на него ответить. Однако Дэнни не отводил глаз, возможно, читая на ее лице смущение и делая из этого свои выводы. Она подумала, что побуждения и действия взрослых должны казаться детям такими же значительными и зловещими, какими кажутся опасные звери под сенью темного леса. Детей дергают туда-сюда, как марионеток, и они лишь смутно представляют себе зачем и почему. Эта мысль опять привела ее в состояние, опасно близкое к слезам, и, стараясь овладеть собой, она нагнулась, подняла сломанный планер и принялась вертеть его в руках.
— Дэнни, помнишь, папа тренировал дискуссионную команду?
— А как же, — отозвался он. — Спор для потехи, да?
— Верно. — Она все вертела в руках планер, разглядывая название «Быстролет», голубые звездочки переводных картинок на крыльях, и спохватилась, что рассказывает сыну чистую правду.
— Там был мальчик по имени Джордж Хэтфилд, папе пришлось выгнать его из команды. У него все получалось хуже, чем у некоторых других ребят. Джордж сказал, что папа выгнал его потому, что невзлюбил, а не потому, что он не справился. Потом Джордж сделал гадость. Думаю, ты знаешь об этом.
— Это он провертел дырки в шинах нашей машинки?
— Да, он. После уроков, а папа поймал его за этим. — Тут она снова замялась, но теперь деваться было некуда, выбор сузился: то ли сказать правду, то ли солгать.
