Стивен Кинг - Исход (Том 2)
Темный человек вновь воздел руки, и, когда он опустил их, все вокруг заледенело и затихло, не было больше огней, даже пепел стал холодным, и на какое-то мгновение Мусорщик снова стал Дональдом Мервином Элбертом, маленьким, испуганным, сбитым с толку. И только на одно это мгновение он заподозрил, что является всего лишь одной из пешек в грандиозной шахматной игре темного человека, что он обманут.
Затем он увидел лицо темного человека — в первый раз не скрытое полностью: в глубоких глазницах, где должны были быть глаза, горели два темно-красных уголька, освещавших тонкий, как лезвие, нос.
— Я сделаю все, что ты пожелаешь, — с благодарностью произнес Мусорщик во сне. — Моя жизнь принадлежит тебе! Моя душа принадлежит тебе!
— Твоей миссией будет поджечь, — мрачно промолвил темный человек. — Ты должен прийти в мой город, там все и прояснится.
— Куда? Куда? — Его мучили надежда и ожидание.
— Запад, — произнес, исчезая, темный человек. — Запад. За горами.
И Мусорщик проснулся, и по-прежнему была ночь, и по-прежнему полыхало зарево. Огонь был ближе. Жар стал удушающим. Дома взрывались. Звезды исчезли, их закрыла толстая пелена горящей нефти. Начался настоящий дождь из сажи. Корты засыпало черным снегом.
Теперь, когда у Мусорщика появилась цель, он почувствовал, что может идти. С большим трудом он двинулся на запад. Время от времени ему встречались немногие уцелевшие. Они покидали Гэри, оглядываясь назад на пожирающее город пламя. Глупцы, думал Мусорщик почти дружелюбно. Вы сгорите. В свое время вы все сгорите.
Люди не обращали на него внимания; для них он был всего лишь одним из уцелевших. Они исчезли в дыму, и вскоре после рассвета Мусорщик, ковыляя, пересек границу штата Иллинойс. К северу от него находился Чикаго, на юго-западе был Джолиет, а позади — огонь, затерявшийся в своем собственном дыму, окутавшем весь горизонт. Рассветало. Начиналось второе июля.
Мусорщик уже забыл о своих мечтах сжечь Чикаго до основания — мечтах о еще большем количестве нефтяных цистерн и составов для перевозки нефтепродуктов, стоящих на боковых ветках железных дорог, о домах, вспыхивающих, словно спичечные коробки. Плевать он хотел на этот Город Ветров. В тот день он вломился во врачебный кабинет в одном из чикагских небоскребов и выкрал ящик с морфием. Морфий немного приглушил боль, но это возымело значительно больший эффект: благодаря наркотику боль, которую он чувствовал в действительности, уже не имела для него прежнего значения.
Вечером того же дня Мусорщик нашел в аптеке огромную банку с борным вазелином и покрыл обожженную часть руки двухсантиметровым слоем мази. Его мучила жажда; казалось, она не отпускала его ни на мгновение. Фантазии темного человека, подобно назойливым мухам, то влетали в его голову с жужжанием, то покидали ее. Когда в сумерках он уже валился с ног от усталости, ему в голову пришла мысль, что город, куда ему приказал идти темный человек, должно быть, Сибола, Семь-в-Одном, Город, который Обещан.
В ту ночь темный человек вновь пришел к нему во сне и подтвердил, что это так.
Мусорщик очнулся от своих полуснов-полувоспоминаний, ежась от пронизывающего до дрожи холода пустыни. В пустыне всегда так: то лед, то пламень, и никакой золотой середины.
Постанывая, он поднялся, скрючившись, пытаясь защититься от холода. Над головой, заливая пустыню холодным колдовским светом, сияли миллиарды звезд, казалось, они так близко, что к ним можно прикоснуться рукой.
Мусорщик отправился назад, к шоссе, морщась всякий раз, когда давали о себе знать раздраженные заживающие ожоги и множественные уколы боли, пронизывающей все тело. Однако теперь боль казалась ему незначительной. На мгновение он остановился, глядя на город, погруженный в сон (то там, то здесь, подобно электрическим каминам, все еще вспыхивали искорки огня). Затем он двинулся в путь.
Когда несколько часов спустя нежные краски рассвета начали расцвечивать небо, Сибола, казалось, находилась на таком же расстоянии, как и тогда, когда Мусорщик впервые преодолел подъем и увидел город. И он по глупости выпил всю воду, забыв о том, каким приближенным здесь все казалось. Он не сможет идти долгое время после восхода солнца из-за обезвоживания. Ему снова придется отлежаться, пока солнце не войдет в полную силу.
Спустя час после рассвета он подошел к «мерседес-бенцу», увязшему правой стороной в песке по самые стекла. Он открыл дверцу на левой стороне и вытащил через нее двух сморщенных, ставших похожими на обезьян обитателей машины — пожилую женщину в побрякивающих драгоценностях и мужчину с неестественно белыми, театрального вида волосами. Бормоча что-то, Мусорщик вытащил ключ зажигания, обошел машину и открыл багажник. Чемоданы не были заперты. Он завесил окна «мерседеса» одеждой, придавив ее внизу камнями. Теперь у него была прохладная, затемненная пещера.
Он заполз в нее и уснул. В нескольких милях западнее, сверкая в лучах летнего солнца, раскинулся Лас-Вегас.
Мусорщик не умел водить машину, этому его не учили в Терре-Хот, зато он умел ездить на велосипеде. Четвертого июля, в тот день, когда Ларри Андервуд обнаружил, что Рита Блэкмур приняла слишком большую дозу и умерла во сне, Мусорщик уселся на десятискоростной велосипед и тронулся в путь. Вначале его успехи были весьма сомнительными, потому что левая рука стала ему плохой помощницей. В тот первый день он падал дважды, один раз именно на обожженное место, причиняя себе ужасную боль. К тому времени гной уже проступил сквозь слой вазелина, и запах стоял ужасный. Время от времени Мусорщик подумывал о вероятности гангрены, но всякий раз не позволял себе надолго на этом сосредоточиваться. Он начал смешивать вазелин с антисептической мазью, не представляя, поможет ли это, но зная наверняка, что точно не повредит. Получалась вязкая беловатая масса, напоминающая сперму.
Понемногу Мусорщик приспособился вести велосипед в основном, одной рукой и, как оказалось, уже мог ехать на приличной скорости. Шоссе больше не петляло, и в основном он теперь стремительно мчался вперед. Мусорщик уверенно вел велосипед, несмотря на ожог и легкое головокружение, испытываемое им из-за постоянного принятия морфия. Он выпил галлон воды и основательно поел. Несясь по шоссе, он размышлял над словами темного человека: «Ты займешь высокий пост в моей артиллерии. Ты — тот человек, который мне нужен». Какие же это были чудесные слова — нужен ли он был по-настоящему кому-нибудь до этого? Слова все звучали и звучали в его голове, в то время как он нажимал на педали под жарким солнцем Среднего Запада. Еле слышно он начал напевать мелодию песенки, называвшейся «Вниз, в ночной клуб». Строка «Си-а-бола! Бад-ду-бад-ду-бамп!» получалась особенно хорошо. Он был еще не настолько безумным, каким ему предстояло стать, но стремительно приближался к этому.
