Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина

– Это не значит, что они тут не проходили, – это значит только, что их никто не заметил. – Такой тон Бром всегда приберегал специально

для Сэма – тон, ясно говорящий, что мой опа считает собеседника идиотом. – Человек может пересечь эти леса, и никто из нас никогда об этом не узнает, если только на него не наткнется кто-нибудь из охотников.

Сэм вспыхнул. Он прекрасно понимал, что Бром Бонс считает его дураком. Он уже открыл рот, чтобы продолжить спор, но один из мужчин опередил его.

– Давайте просто вернем мальчика матери, – предложил Хенрик Янссен, тоже фермер, как и Бром. Земли его граничили с нашими. В его присутствии мне всегда почему-то становилось не по себе. – Сейчас мы мало что можем сделать. Если это Всадник, что ж, это часть здешней жизни, не так ли? Риск, на который мы пошли, поселившись и пустив корни чуть ли не на самом краю света.

Мужчины невнятно забормотали, соглашаясь. В других местах, в других деревнях это, может, и показалось бы жестокосердным, но в Сонной Лощине самые странные вещи оборачивались иногда правдой, и они порой выпускали когти. Не то чтобы людей это не волновало; просто они приняли ужас, променяв на него необходимость гадать.

– С отцом мальчика будут проблемы, – задумчиво протянул Сэм Беккер, косвенно намекая на привычку Тийса ван дер Берга пить до беспамятства, просаживая все свое жалование и ничего не оставляя семье.

Надравшись, Тийс превращался в самого вспыльчивого человека в деревне, и, если в таверне не

находилось того, с кем можно было затеять драку, он отправлялся домой, чтобы затеять ее со своей женой – в той драке жена всегда проигрывала, будучи низкорослой и хрупкой, совершенно неспособной противостоять кулакам мужа.

Все женщины Сонной Лощины жалели супругу ван дер Берга, но никогда не осмеливались показать это ей. Особы, более гордой, чем Алида ван ден Берг, в деревне просто не существовало. Катрина и прочие дамы частенько обсуждали, чем можно было бы помочь этой семье, но неизменно решали, что Алида ни в коем случае не примет их помощи.

После таких разговоров Катрина всегда ходила с грустными глазами, и мной овладевало непостижимое желание ее утешить – непостижимое потому, что во всем остальном мы с ней расходились.

– Однако семья имеет право оплакать и похоронить его, – продолжил Янссен.

Стоящие полукругом мужчины закивали – все, кроме Брома, который тер руками лицо, что означало: он раздражен, и раздражен вдвойне от невозможности это выказать.

Тут руки мои ослабли и начали скользить, но мне удалось восстановить равновесие, упершись коленями в сук. Меня беспокоило, что мужчины могли услышать мое оханье, но в этот момент Бром как раз расстегнул седельную сумку и достал одеяло, чтобы завернуть в него останки Кристоффеля. На погибшем и сосредоточилось всеобщее внимание, так что на звук никто не оглянулся.

Бром опустился на колени рядом с Кристоффелем, осторожно перекатил тело на одеяло и подогнул края, так что трупа не стало видно. Все, что осталось от Кристоффеля – мальчишки, изводившего других детей, мальчишки столь бедного, что он не мог позволить себе нормальных башмаков, – это жалкий комок, завернутый в ткань. Мужчины молчали, никто даже не пошевелился, чтобы помочь Брому, и меня это отчего-то жутко разозлило. Да, Кристоффель имел массу недостатков, но он был человеком, личностью, и лишь Бром отнесся к нему подобающе. По-человечески. Все остальные смотрели на Кристоффеля как на проблему, которую нужно решить или объяснить.

Мне стало интересно, с чего большая их часть вообще сподобилась явиться сюда. А еще было интересно, почему они примчались в лес изначально. Кто-то другой, вероятно, обнаружил тело и сообщил об этом – но кто? Наверное, кто-то из них, из этих мужчин. Только почему он сразу не сделал то, что сделал Бром – не завернул тело, чтобы отвезти его в Лощину? Почему бросил Кристоффеля валяться на тропе?

Еще несколько секунд – и Бром вскочил на коня, придерживая одной рукой тело Кристоффеля. Остальные мужчины тоже оседлали лошадей, и процессия двинулась в обратный путь. Теперь лошади шагали медленно, словно из уважения к печальному грузу Брома.

Задержался только Дидерик Смит. Взгляд его просто прикипел к тому месту, где лежало тело Кристоффеля. Смит пялился на землю так долго, что казалось, будто он впал в транс. Но наконец и он, развернув лошадь, последовал за остальными.

Руки мои, слишком долго цеплявшиеся за ветку, свело судорогой, по спине потекли струйки пота.

– Бен! – шепотом окликнул меня Сандер, словно опасаясь, что кто-нибудь все еще может его услышать. Его лицо бледным пятном маячило на фоне прелой листвы.

– Иду. – Осторожненько, осторожно, крутилось в голове, надо отползти назад, к стволу, обхватить его ногами, не отпуская ветки – и соскользнуть вниз. Теперь стряхнуть ошметки коры со штанов.

– Всадник убил Кристоффеля ван ден Берга! – Глаза Сандера стали размером с чайные чашки Катрины.

– Нет, это не Всадник, – изобразить голосом пренебрежение, как умел Бром, у меня не вышло. – Ты разве не слышал, что они говорили? Опа сказал, это чушь.

Сандер с сомнением уставился на меня.

– Это не станет правдой только потому, что так сказал минхер [6] ван Брунт. В смысле, все же в Лощине знают о Всаднике без головы, а что еще могло убить паренька? Люди же не бродят просто так, без причины отрубая другим головы. На такое способен лишь Всадник.

В словах Сандера имелся некоторый смысл, но признавать этого мне не хотелось. При виде обезглавленного тела Кристоффеля точно такая же мысль пришла и мне в голову. Но если Бром сказал, что это не так, значит, это не так.

Однако крайняя усталость не позволила мне спорить с Сандером. Кристоффель погиб, а как к этому относиться, – не говоря уже о том, как относиться к тому способу, которым его убили, – мне не удавалось определить для себя. Так что мы молча повернули к дому. Каждого обуревали собственные мысли.

На окраине деревни Сандер свернул к своему дому – его отец служил нотариусом, и семья их жила в квартире над нотариальной конторой, – оставив меня шагать в одиночестве к нашей ферме. Интересно, бродили мысли в голове, дома ли уже Бром? И расскажет ли он Катрине о том, что случилось сегодня?

Имение ван Брунтов было, пожалуй, самым большим в Лощине – отчасти потому, что отец Катрины подарил все земли ван Тасселей своему зятю, когда дочь вышла замуж за Брома, а отчасти потому, что ловкач опа быстренько перехватывал любой соседний участок, если тот выставлялся на продажу. Так что путь от леса до дома был неблизок, и в итоге пота на мне оказалось не меньше, чем грязи.

Попытка прокрасться на кухню и подняться по лестнице для прислуги (наша кухарка Лотти всегда мне сочувствовала) провалилась сразу. Передняя дверь распахнулась прямо передо мной.

На пороге стояла Катрина. Глаза ее сверкали. Она была в ярости.

–Ну и где ты шляешься? Учитель пения давно уже здесь, у тебя же урок музыки!

Урок музыки. Мне были ненавистны уроки музыки. Ненавистен учитель пения, изо рта которого вечно несло лакрицей и который не больно, но обидно шлепал меня по рукам тонкой деревянной палочкой всякий раз, когда мои пальцы промахивались и попадали не на ту клавишу пианино.

– И почему ты в грязи?! – Катрина оглядела меня с головы до ног.

– Мы с Сандером ходили в лес, играли в «соннолощинских».

Башмаки мои тоже были грязнее некуда.

– Ну сколько раз тебе говорить?! – Ома шагнула на крыльцо и ухватила меня за ухо. – Ты же не мальчишка, Бенте, ты девочка, и сейчас тебе самая пора начинать вести себя соответственно.

Я ничего не ответила, только сердито зыркнула на нее. Я терпеть не могла, когда Катрина говорила мне это – то, чего мне совсем не хотелось слышать.

Да, я родилась девчонкой, а девчонке никогда не стать вожаком банды «соннолощинских», не стать человеком, на которого все смотрят снизу вверх, с уважением, как на моего деда Абрагама ван Брунта – единственного и неповторимого грозного Брома Бонса.