Александр Варго - Кулинар
Валька преобразилась. Она подкрасила губы, расчесала непослушные пряди, сняла войлочные сапоги и надела полусапожки на высоком каблуке, которые, правда, совершенно не шли к ее старой бесформенной куртке. Дешевая дамская сумочка на тонком длинном ремешке, которыми в избытке торгуют на «турецких» рынках, также мало вязалась с этим неженственным прикидом. Но дисгармония верхней одежды и аксессуаров не оскорбляла вкуса Чинарского. Он был горд и счастлив — телосложение его «мамзели», насторожившей его вначале своей излишней стройностью, не затронуло выбранных им относительно женской фигуры приоритетов. А именно — наличие крупного мясистого зада и больших грудей. Здесь он был неподкупен.
Он галантно взял у Вальки розовый пластиковый пакет с надписью «Шанель» и под ручку пошел с ней по гудящим апрельским возбуждением вечерним улицам.
— Погодь хоть куда, — улыбалась Валька, ежась от блаженства. — А ты далеко живешь?
— Пару кварталов, — подмигнул Чинарский.
Он достал из кармана скомканную десятку и, расправив ее, приценился к цветам. Продавцы изысканно шипастых роз дружно смерили его насмешливыми взглядами. Их было немного — человек шесть или семь, но стоявшие в огромных вазах цветы поражали разнообразием оттенков: от кроваво-черного до кисейно-розоватого и сливочно-желтого.
Чинарский вернул Вальке ее пакет.
— Подожди-ка меня тут…
Он шагнул к вазам с цветами.
— Сколько? — кивнул Чинарский на одну из ваз.
— Столько, сколько тебе и не снилось, — ответила ему смуглая азербайджанка с выкрашенными хной волосами.
— А если поточней?
— Пятьдесят — штука, — бросила женщина.
Он порылся в карманах. Выудил оттуда полтинник и протянул тетке. Та скептически пожала плечами.
— Упаковку надо? — Она зашелестела перед носом Чинарского разноцветной фольгой, какими-то блестящими рюшами и ленточками.
— Хватит простого целлофана, — спокойно сказал Чинаркий.
— Какую? — спросила азербайджанка.
— Красную, как твоя… — невозмутимо проговорил Чинарский.
Тетка швырнула в него полтинником, плюнула в его сторону и разразилась русской матерной бранью с кавказским акцентом.
Все это время Валька стояла в стороне. Весь ее вид свидетельствовал о душевном дискомфорте. Словно ей было стыдно за своего непрезентабельного, стесненного в средствах друга. Когда же услышала ругань торговки, поспешила оставить своего незадачливого товарища. Незаметно сдвинулась с места, обогнула здание рынка и пошла к трамвайной остановке.
— Ты куда, мать твою! — крикнул Чинарский Вальке.
Пока азербайджанка материлась, другой продавец — черноглазый крючконосый парень — согласился продать Чинарскому красную розу.
— Зачем человека обижать? — назидательно сказал он, непонятно кого имея в виду — Чинарского или торговку.
Чинарский с подчеркнутой благодарностью принял из его темных рук цветок и поспешил за Валькой.
Он нагнал ее уже на подходе к остановке.
— На хер мне твой цветок! — взвизгнула она. — Как будто только его мне и не хватало!
— Не понял, — оторопело замер Чинарский.
— Ты бы мне лучше колготки или трусы купил, — безапелляционно заявила она. — Или банку джин-тоника!
— Да будет тебе и водка, и джин-тоник, — миролюбиво простонал Чинарский. — Не торопи события.
— Ладно. — Валька смирилась с такой глупой расточительностью и приняла розу. — Только мне это… — Она на минуту замялась. Взгляд ее затерялся в опадающем лепестками голубых роз вечернем небе.
Чинарский снова взял ее пакет.
— Чего еще?
— Мне бы по-быстрому, — смутилась Валька. — А то у меня ведь это… ну… — Она протяжно вздохнула, словно из нее тянули жилы. — Хахаль у меня есть. Ну, так мне бы до ночи управиться.
— Управимся с божьей помощью, — повеселел Чинарский, который уж было подумал, что даму настигли критические дни.
— Только ты не думай, что я того, гулящая… — В голосе Вальки блеснул расплавленный металл.
— Кто это думает! — возмутился Чинарский. — Никакая ты не гулящая, а так, погуливающая…
Он сипло засмеялся. Валька насупилась. Из опустевших рядов вещевого рынка тянуло шашлычным дымком. Желудок Чинарского отозвался на это плотоядное дуновение голодным спазмом.
— Что, шуток не понимаешь? — раздувая ноздри, вытаращился он на Вальку.
— Ты поосторожней. — Валька стояла со сведенными на переносице бровями, с искривленными в недовольной гримасе губами.
— Ну, ты чего? — Чинарский почти вплотную приблизился к ней. — Пошли, а то что-то я озяб.
По пути Чинарский заскочил в продовольственный магазин — обзавестись двумя согревающими бутылками. Также купил три банки «Ярпива», которые золотисто блеснули, когда он клал их в пакет. Валька, увидев банки и бутылки, заметно повеселела. Теперь она стрекотала как кузнечик.
По дороге Чинарский узнал много бесполезного из ее жизни. Его вообще мало интересовало ее существование, полное мелких драматических событий и крупных бытовых проблем. Он вдыхал полной грудью весенний воздух и поздравлял себя с удачей. В холодильнике у него стояло полбутылки фанты, валялся один лимон, а в ячейке для яиц лежала очищенная луковица. Имелись еще макароны, купленные месяца три назад, несколько картошек, сахар и чай. Чего еще нужно человеку? — думал он, шествуя под ручку с Валькой.
Они поднялись на скрипучем, изукрашенном похабными граффити лифте на седьмой этаж, предварительно подвергнувшись «досмотру» и пересудам со стороны дворовых бабусь. Чинарский по своему обыкновению иронично кивнул им и взял под козырек; Валька же прошла с горделиво поднятой головой, с полыхающей розой в руке.
В двухкомнатной квартире Чинарского не то чтобы царил беспорядок, но все имело откровенно затрапезный вид: истертые, сальные во многих местах обои, раздрызганный сервант, драный диван, продавленное кресло у телевизора совдеповских времен, стол с безнадежно испорченной полировкой. Кухонный и туалетный кафель самым наглым образом отваливался, обнажая цементные руины; старенькая двухконфорочная плита была забрызгана жиром; раковина подозрительно серела, а в центральной своей части и чернела, покрытый рваной клеенкой обеденный стол-буфет казался чересчур громоздким.
Валька огляделась, нашла на серванте пыльную вазу в виде нефритового стержня и пошла в ванную. Там налила в вазу воды, не вытряхивая из нее сгустившейся на дне пыли, и опустила в нее розу прямо в обертке.
Чинарский деловито выгрузил из пакета бутылки и банки, поставил их в кухне на стол. Полез в навесной шкафчик за посудой, а потом достал из холодильника нехитрую закуску.
— У меня там окорочка — накалымила, — сказала Валька, вновь появившись на кухне.
— Правда, что ль? — улыбнулся он, обнажая желтые зубы.
— Правда, — кокетливо повела плечами Валька. — Достань.
— Айн момент. — Чинарский вытащил газетный сверток.
Развернул. И в самом деле — окорочка. Целлофановый пакет протек, газета намокла. Чинарский достал две «ножки Буша».
— Неплохо! — восхищенно прищелкнул он языком. — Ты всегда так?
— Это еще ерунда. Бывает, по двести граммов на кило обвешиваю.
— А инспекция? — игриво приподнял брови Чинарский.
— Раз на раз не приходится, — философски ответила Валька.
Чинарский ею залюбовался: полногрудая, не толстая, но с увесистым задом. Она сняла красную вязаную кофту и теперь мозолила глаза своими мясистыми грудями. Синтетическая водолазка только подчеркивала их немалый объем.
Чинарский бросил окорочка, быстро сполоснул руки под краном и обнял Вальку. Не давая ей опомниться, полез под юбку. Мешали шерстяные колготки. Чинарский принялся их стягивать, задыхаясь от нетерпения. Валька провоцирующе хохотала и дергала бедрами.
— Нет, так дело не пойдет, — с досадой сказал Чинарский, усаживая Вальку на табурет. — Давай снимай эту дрянь.
— А это? — кивнула она на окорочка.
— Потом, — отмахнулся Чинарский. — Вначале — святое!
Первым делом он поставил бутылки на пол, в дальний угол. Потом встал перед Валькой на колени и снова, пыхтя и ругаясь, взялся за непослушные колготки. К его разочарованию, под шерстяными оказались обычные — телесного цвета, рваные на самом загадочном месте.
Валька заартачилась.
— Сама! — вопила она, пытаясь оттолкнуть Чинарского ногами.
Но Чинарский оказался проворней. Он стащил рваную лайкру.
— Дай я сама! — упрямилась она.
Его рука уже стягивала ее трикотажные трусы. Он снял их — синие, дырявые, пахнущие кислым молоком. Чинарский с хохотом поднес их к носу и шумно втянул в себя их спертый запах. Валька завизжала.
— Да это же самый смак! — Он отбросил трусы, и те угодили на подоконник, повиснув на корявом высохшем кактусе.
