Григорий Чхартишвили - Кладбищенские истории
Однако ехать и молчать было странно.
– Я видел, вы были около могилы… – полувопросительно сказал он, чтобы, если ей не хочется отвечать, она могла просто кивнуть.
Ее ответ был полнее, чем он ожидал:
– Да, там похоронен человек, которого я любила.
Сказано это было спокойным, даже рассеянным тоном. Миш снова скосил взгляд. Женщина сидела полуотвернувшись, смотрела в окно.
– У меня здесь много дорогих людей, – продолжила она и вздохнула – печально, но не так чтобы очень. Так говорят о тех, кто умер давно, и скорбь успела притупиться. – Я навещаю их каждый день.
Надо же, каждый день, подумал Миш. Это объясняет, почему она положила только один цветок, иначе, как говорила покойная бабушка, deneg ne napasyosbsya.
Раздался металлический щелчок – это женщина зажгла тонкую сигарку с золотым ободком.
– Простите, – быстро сказал Миш. – Но моя жена и сын не любят, когда в машине пахнет табаком. Я вынужден просить вас…
Он опустил стекло с ее стороны.
Но женщина не выбросила сигару, а, наоборот, выпустила струйку пряного дыма и повернула свою голову к Мишу. Ее глаза через вуаль насмешливо блеснули.
– А если я за это заплачу? – засмеялась она. – Не деньгами. Я погадаю вам по ладони.
И сделала довольно странную вещь – не дожидаясь разрешения, сняла с руля его правую руку. Пальцы у нее были очень горячие, это ощущалось даже через перчатку.
Выдернуть руку было бы невежливо, поэтому Миш делать этого не стал. К тому же, быть откровенным, он растерялся – несанкционированный телесный контакт в его кругу был редкостью.
– Вы проживете еще сорок девять лет… Да, сорок девять… – Женщина говорила медленно, время от времени потягивая сигару. Странно только, что смотрела она при этом не на ладонь Миша, а ему в глаза.
Он кивнул – эта цифра примерно совпадала с его собственными прогнозами.
– Похоронят вас в Грин-Вуде…
Он снова кивнул. Эта дедукция его не впечатлила. Если встречаешь человека на кладбище, резонно предположить, что у него здесь семейный участок или что-то этого сорта. Во всяком случае, это догадка хорошей вероятности.
– …На 49-м участке, моем самом любимом, – сказала женщина, и Миш был вынужден схватиться за руль обеими руками – машину дернуло в сторону, такая с ним произошла непроизвольная реакция.
– Откуда вы знаете?! – воскликнул он.
Она снова взяла его ладонь и теперь взглянула на нее.
– Здесь так написано… Да, на 49-м, никаких сомнений. И что через 49 лет, тоже несомненно… Unless[24]… – Тут она встрепенулась и огляделась вокруг. – Ах, это 25-й! Остановите!
Миш рефлекторно нажал на тормоз, и она вышла. Не попрощалась, не поблагодарила. Шла к отдельно стоящему мраморному обелиску, на ходу отделяя от своего букета цветок.
– Что unless? – спросил Миш, высунувшись из машины, но не очень громко, потому что на кладбище громко говорить не полагается.
Она не услышала.
Тогда он пожал плечами и поехал дальше.
Дождь закончился. В салоне пахло сигарой и лиловыми цветами – запах был приятный, но какой-то нервный.
Как и следовало ожидать, вариант на 26-м оказался дрянь, с 49-м не сравнить, поэтому Миш вернулся в контору и подписал предварительный контракт.
Вернувшись домой, сообщил жене – та кивнула и заговорила о другом.
А в воскресенье утром, неожиданно для самого себя, Миш сказал:
– Знаешь, Дороти, я думаю, я съезжу туда еще раз, посмотрю. – И пошутил. – Как-никак нам с тобой там бичевать до Судного Дня, а это сверхдолгосрочный инвестмент.
Выехав на вчерашнюю аллею, сбавил скорость до пяти миль. Вертел головой, высматривая свою вчерашнюю спутницу. Сделал один круг, второй. Уже решил было, что ее слова о каждодневном посещении кладбища были преувеличением, но тут заметил знакомый тонкий силуэт: шляпка с вуалью, брючный костюм – не такой, как вчера, но не менее элегантный. Сегодня женщина была с бархатным, расшитым блестками саком.
Она стояла возле узкого памятника, опустив голову. На звук остановившейся машины не обернулась.
Миш вышел, приблизился.
Памятник был необычный – ни имени усопшего, ни дат. На темно-красном мраморе лишь изображение игральной кости, повернутой шестеркой, причем пять точек черные и лишь одна белая.
Миш был так удивлен дизайном обелиска, что спросил не о том, о чем собирался:
– Кто это?
(А хотел спросить: «Что означало ваше вчерашнее unless?» Затем и на кладбище приехал.)
Женщина обернулась. Не показала никаких признаков удивления.
– О, это был блистательный мужчина. Я его очень любила. Настоящий, природный донжуан.
– Он был гэмблер? – Миш смотрел на игральную кость. – Отчего он умер?
– Отравился десертом.
Миш не понял смысла ответа. Вероятно, это было иносказание или черный юмор. На всякий случай сказал:
– Упокой Господь его душу.
– Сомневаюсь, что эта душа упокоилась, – задумчиво сказала женщина. – Тот, кто живет на свете ради того, чтобы разбивать сердца, не обретает покоя. Эта страсть сильнее смерти. О, это был истинный мастер, просто я оказалась ему не по зубам. – И прибавила. – Вот бы встретить его вновь…
От мечтательности, прозвучавшей в ее голосе, Миш испытал нечто похожее на ревность – эмоцию, которой не испытывал со времен хай-скула.
– На 13-ый, к пруду, – сказала женщина, без приглашения садясь в машину.
Ее повелительный тон был странен. Еще удивительней, что Миш безропотно повиновался.
Аллея поднялась на холм. Из-за верхушек деревьев вылезла щетина Манхэттена.
– Вы живете в одном из тех высоких домов? – спросила женщина.
– Нет, но я работаю в одном из них. Мой офис на 41-м этаже.
– А балкон там есть?
– Для курящих. Иногда я выхожу туда, чтобы посмотреть сверху на город.
– И вам ни разу не хотелось взять и просто так, безо всякой причины, перемахнуть через перила?
– Боже, ради чего?! – поразился Миш.
Она посмотрела на него, немножко наклонив голову:
– Всем мужчинам, если они мужчины, иногда этого хочется. И вам тоже хотелось, я это вижу. Иначе я не села бы к вам в машину.
Он пожал плечами, не желая продолжать такой бессмысленный разговор. И вдруг вспомнил. Это было три года назад, еще до рождения Колина. Они с Дороти устроили себе праздник – купили трехдневный круиз по Карибскому морю. Жена была в ванной, прихорашивалась перед ужином. Миш стоял на терраске, смотрел на золотистое предзакатное море. Всё было отлично. Но внезапно он посмотрел вниз и до боли в суставах вцепился в перила – так ему захотелось перекинуть через них свое тело, пролететь по воздуху с двенадцатой палубы, а потом плашмя удариться о воду. Не то чтобы захотелось, а представилось, как он это сделает. Дороти выйдет из ванной, а его нет. Подумает, что он на палубе. Но его не будет на палубе. Его вообще больше нигде не будет. И его исчезновение для всех останется загадкой. Навсегда. Такая возникла у Миша дикая фантазия под воздействием морского воздуха и двух послеобеденных коктейлей.
