Алекс Флинн - Чудовище
Я раскрыл сборник на пятьдесят четвертом сонете и подвинул книжку так, чтобы она оказалась ближе к Линде. Я не хотел, чтобы она сочла это поводом сесть с нею рядом. И все-таки нельзя пользоваться одной книгой, сидя порознь. Я подвинулся к Линде. Если я вдруг коснусь ее, это будет выглядеть как случайность.
— Адриан, может, прочтешь нам сонет? — Предложил Уилл.
Он старался мне помочь. Раньше преподаватели всегда хвалили мое чтение. И этот сонет я прочел вслух столько раз, готовясь к сегодняшнему уроку.
— Да, — коротко ответил я и начал читать.
Прекрасное прекрасней во сто крат,
Увенчанное правдой драгоценной.
Мы в нежных розах ценим аромат,
В их пурпуре живущий сокровенно.
Наедине у меня получалось довольно гладко. Сейчас, сидя рядом с Линдой, я запнулся на словах «прекрасней во сто крат». Меня прошиб пот, но я продолжал читать.
Пусть у цветов, где свил гнездо порок,
И стебель, и шипы, и листья те же,
И так же пурпур лепестков глубок,
И тот же венчик, что у розы свежей, —
Они цветут, не радуя сердец,
И вянут, отравляя нам дыханье.
Ay душистых роз иной конец:
Их душу перельют в благоуханье.
Когда погаснет блеск очей твоих,
Вся прелесть правды перельется в стих[24].
Закончив читать, я сразу же взглянул на Линду. Она смотрела не на меня. Она опять смотрела на розы в оранжерее. На мои розы. Была ли красота роз своеобразной компенсацией моего уродства?
— Адриан! — окликнул меня Уилл.
Похоже, он обращался ко мне во второй, если не в третий раз.
— Извините, я находился под впечатлением сонета, — неуклюже соврал я.
— Тогда, думаю, ты легко ответишь на мой вопрос. Что в этом сонете символизирует роза?
Я столько раз читал пятьдесят четвертый сонет и вроде бы знал ответ. Но мне почему-то расхотелось блистать умом. Пусть это сделает Линди.
— Роза?
Я глуповато улыбнулся и сделал вид, что раздумываю.
— А как ты думаешь, Линди? — спросил Уилл, явно удивившись такому повороту.
— Мне кажется, роза символизирует правду. Аромат розы, о котором пишет Шекспир, это ее внутренняя красота. И аромат порою сохраняется после того, когда роза увядает.
Сам не зная зачем, я вдруг задал Уиллу вопрос, который вполне мог бы задать потом:
— Уилл, я не понял одно место. Шекспир пишет о розе, и вдруг:
«Пусть у цветов, где свил гнездо порок, и стебель, и шипы, и листья те же».
О каких цветах речь?
— Ты бы это понял, если бы не поленился прочесть комментарии к сонетам. Есть такие цветы, их называют «собачьими розами». Внешне они похожи на настоящие розы, но совершенно лишены запаха.
— То есть, если продолжать рассуждение Линды, у них нет внутренней красоты. Они пустышки, не оставляющие после себя ничего. А внутренняя красота вечна, как аромат розы.
Линди одобрительно посмотрела на меня. Значит, я не показался ей тупицей!
— Адриан, тебе ли не знать, что аромат розы не вечен? — спросил Уилл. — Засохшие лепестки довольно скоро перестают пахнуть.
— Однажды мне подарили розу, — сказала Линди. — Я положила ее между книжными страницами. Увы, аромат быстро исчез.
Меня снова бросило в пот. Я очень хорошо знал, о какой розе она говорит.
Утро прошло быстро, и хотя я совсем не готовился к другим предметам, мне удалось не выглядеть перед Линдой совершенным пнем. Но я старался отвечать так, чтобы ее ответы были умнее моих. В общем-то, это оказалось несложно.
В половине первого Уилл прервал занятия и спросил:
— Линди, а как насчет ланча в нашем обществе?
Я был рад, что этот вопрос задал он, а не я. Я затаил дыхание. Думаю, Уилл тоже.
— Что-то вроде школьной столовой? — спросила Линди. — Да, после таких уроков я проголодалась.
Только не думайте, что здесь я пустил это дело на самотек! После утреннего разговора с Уиллом я отправился будить Магду. В отличие от него она не стала ворчать, а сразу спросила, что приготовить. Я попросил ее не делать никаких супов, салатов и вообще никаких блюд, которые трудно брать моими когтистыми руками. Линди не должна видеть, что я ем как зверь. К счастью, Магда оказалась на высоте. Ланч прошел без неприятных случайностей, а потом мы продолжили занятия.
Вечером, лежа в постели, я вспоминал момент, когда ее рука коснулась моей. Неужели я когда-нибудь смогу просто взять ее за руку? И неужели когда-нибудь она сама коснется моей руки? Я изо всех сил пытался это представить, но у меня не хватало фантазии.
Мистер Андерсон: Спасибо, что присоединились к нашему чату. Сегодня мы поговорим о питании превращенных.
Нью-Йоркское Чудовище: Но мне хотелось бы поговорить о другом. У меня появилась девчонка. Мы с нею подружились, и я рассчитываю на большее, чем дружба.
К чату присоединился Медведочеловек.
Лягушан: првт медвд.
Медведочеловек: У меня потрясающая новость! Я — больше не медведь! Я снова стал человеком!
Нью-Йоркское Чудовище: Человеком?
Лягушан: пздрвляю.
Нью-Йоркское Чудовище: Жутко тебе завидую.
Медведочеловек: Это все она, Беляночка (просьба не путать с Белоснежкой!). Когда они поехали в свой загородный дом, Беляночка отправилась со мной в лес. Там она увидела злого карлика, наложившего на меня заклятие, и помогла мне убить его.
Лягушан: ты убл крлика.
Медведочеловек: Злого карлика.
Лягушан: все рвно…
Медведочеловек: Но это не преступление. Когда я его убивал, я еще был медведем.
К чату присоединилась ДеваМолчальница.
ДеваМолчальница: У меня совсем плохие новости.
Лягушан: Мдведочелвек снва челвек!
ДеваМолчальница: Как здорово. Со мной все гораздо хуже.
Нью-Йоркское Чудовище: Что случилось, Молчальница?
ДеваМолчальница: Я думала, у нас с ним все будет хорошо. Он мне говорил, что я напоминаю ему девушку, которая спасла его, когда он тонул (а это и была я). Еще он говорил, что, хотя родители и требуют, чтобы он женился на другой — она из богатой семьи, — он предпочел бы остаться со мной.