Мэйв Флай (ЛП) - Лид С. Дж.

- Хорошо, - говорит Кейт. - Да... я так не могу. Я ухожу.

- Ты...? - говорит Андрэ.

- Да! - кричит Лиз и вскидывает руки вверх. - Черт, да!

- Кейт, не надо, - говорю я.

- Ты думаешь, я останусь ради этого дерьма? - говорит она, указывая на голубков. - Честное слово, я бы предпочла, чтобы мне скормили мои собственные мозги.

Она поворачивается к Лиз.

- В любом случае, я собиралась вскоре уволиться, потому что получила большую роль в большом фильме как настоящая актриса, так что соси, блядь, уродка в меховом костюме!

Кейт забегает в раздевалку и появляется в своем костюме. Она выхватывает пончик из рук Андрэ и размазывает его, весь в шоколаде, по всей передней части своего костюма принцессы.

- Вы видите? Ты видишь это неуважение? - говорит Лиз.

Она счастлива как никогда. Она в восторге, в самом прямом смысле этого слова, и хихикает, как ребенок.

Андрэ только грустно качает головой.

- Не нужно было этого делать.

Теперь я понимаю, что он надел мышиные уши. В нерабочее время и не по служебной необходимости. Он просто их надел. Его едва слышно из-за Кейт и Лиз и треска рвущейся ткани бывшего платья Кейт.

Кейт подходит к Лиз и засовывает порванную и измазанную пончиками ткань в ее выдающиеся сиськи. Она наклоняется к ней и говорит:

- Ты бы все равно в него не влезла.

Это первое, что заставило Лиз замолчать. Кейт идет к двери и поворачивается ко мне.

- Ты идешь?

Я киваю и, когда за ней закрывается дверь, говорю Андрэ и Лиз единственную правду, которую только могу придумать:

- Я люблю эту работу.

Это мольба и извинение, и я рассказываю о себе больше, чем когда-либо собиралась показать Лиз, но я здесь. Мы здесь.

- Ну, все не так уж плохо, - говорит она.

Она улыбается и откусывает пончик.

Снаружи Кейт прислонилась к стене здания, ее грудь вздымается и опускается. Она изображает беззаботность, но она взволнована. Она этого не ожидала. Я тоже не ожидала. На задней площадке вывешивают и раскладывают декорации для предстоящей ежегодной вечеринки в честь Хэллоуина. Это мое любимое событие в году в одном из двух моих любимых мест в мире.

- Украла у Лиз кофе, - говорит она. - Там одни сливки и сахар. Ебаная гадость.

- Кейт, - говорю я. - Мне очень жаль.

Она долго и пристально смотрит на меня, а потом наконец кивает.

- Я не могу представить себе целый день с Золушкой, - говорю я, прислонившись к стене рядом с ней.

- На нее набросился двухлетний ребенок, - отвечает она.

- Наверное, ей это понравилось.

- Ты была с Гидеоном? Поэтому ты не пришла? - спрашивает она.

В вопросе есть вес, но мы обходим эту тему стороной, и я не совсем понимаю, в чем дело.

После слишком долгой паузы я киваю один раз.

Она собирается что-то сказать, поэтому я говорю раньше, чем она.

- Я порвала с ним. Он слишком хорош для меня. Я знаю.

И правда этих слов, вырвавшихся из моих уст, ударяет меня сильнее, чем все оскорбления в мире. Я задыхаюсь и вынуждена прислониться спиной к лепнине здания, чтобы поддержать себя. Солнце падает на нас, не переставая.

Мои слова заставляют Кейт тоже приостановиться, и я чувствую, как она изучает мое лицо. Она снова открывает рот, но потом, похоже, решается.

- Хорошо, - это все, что она говорит.

И она наклоняется, чтобы прижаться своим плечом к моему.

Я сразу же чувствую, что она делает это в последний раз. Что в этот момент Кейт больше нет, и вместо нее осталось только воспоминание о том, как ее плечо прижалось к моему. Мимо нас, проскользнув мимо утренней охраны, проносится бродячая парковая кошка, ищущая грызунов. Это наш с Кейт последний момент в парке, возможно, навсегда.

Сердце бешено бьется в груди.

Я пытаюсь все это воспринять, запомнить, запечатлеть в своем мозгу навечно. Но я едва могу думать и видеть. Наш последний миг здесь.

Наш последний...

Кейт бросает кофе на пол и уходит.

31

Я каким-то образом добралась до дома.

Я стою в гостиной бабушки. Она умирает. Кот Лестер разорвал шесть рулонов туалетной бумаги и разбросал их по всему дому. Я потеряла единственную работу, которую любила, и теряю свою лучшую и единственную подругу. Гидеон - это ошибка, которую я не должна была совершать, а по улицам бегает девушка, вливающая в мою жизнь этих отвратительных демонических существ. До Хэллоуина осталось три дня.

Я думала, что Гидеон позвонит, даже после того, как я отправила сообщение. Я думала, что, может быть... но он не звонит. И это идеально. Потому что мне не нужно заново говорить, что мы должны все закончить. Потому что отрезать его от себя - это правильно для нас обоих. Это, несомненно, правильно, и моя слабость в ожидании его сообщения только подтверждает это. Как я запуталась. Как... типично.

Я здесь со своими мыслями и со своим "я".

Мне двадцать семь лет, и передо мной простирается целая длинная жизнь. Целая пустая и бессодержательная жизнь.

Я захожу в комнату бабушки и придвигаю стул к ее кровати. Я тянусь к ее руке и тут же роняю ее. Она безвольно падает на край кровати, еще больше демонстрируя сине-фиолетовые вены, тонкую кожу. Ее рука, словно мертвая, лежит между нами, выныривая из простыней, и я поспешно беру ее и кладу обратно рядом с ней, от холодного ощущения ее плоти у меня на глаза наворачиваются слабые горячие слезы. Пульс есть. Я натягиваю простыню и одеяло на ее руку и вытираю лицо дрожащими руками. Она бы ужаснулась, увидев меня в таком виде. Она была бы так разочарована.

Наша встреча в первый день, за несколько часов до того, как мы вместе сели за столик в "Джонсе", Таллула открыла дверь в своем шелковом халате, держа на руках кота Лестера, и уставилась на меня снизу вверх, хотя мы были одного роста. Она была самым величественным существом, которое я когда-либо видела. Больше, чем эта жизнь. Настолько величественнее, что я не знала, каким может быть человек. Ее глаза внимательно изучали мое тело, внимательно изучали меня.

- Я думала, что однажды ты появишься.

Сидим в "Джонсе". Сидим за стойкой в кофейне "Фонтан". (Все ходят в "Поло Лаунч", Мэйв. A мы сидим за стойкой.) Сидим в автобусе "Star Watch", в баре "Тауэр", в самых разных кабинках, банкетках, табуретках, бок о бок на двух передних сиденьях "Мустанга", на 10-й, 101-й, 405-й. На черно-белых фильмах в "Египте" и "Китае". Всегда вместе, всегда она учила меня, показывала, помогала понять этот мир, в который я попала и для которого, как и она, была неправильно предназначена. Неподходящая для того, чтобы выжить без уловок. Мы вдвоем, бок о бок, напротив или рядом друг с другом.

Никогда не так, как сейчас. Часто молчаливые. Но никогда не неживые. Никогда не инертные.

Я прочищаю горло. Я не сказала ей ни слова с тех пор, как она впала в кому. Я знаю, что так поступают люди, пережившие тяжелую утрату, как мне объяснили врачи, и мне сказали, что, возможно, она сможет меня услышать. Но я знала, что если бы она и смогла, то ей было бы противно от мысли, что я настолько слаба, чтобы разговаривать с тем, кого, скорее всего, здесь вообще нет. Нет, в ее сознании есть только небытие - темная пустота, которая придет, чтобы забрать нас всех, и та самая, из которой мы выросли, когда дикарями пришли в этот мир.

И все же...

- Бабушка, - говорю я вслух.

Мой голос хриплый и густой от всего, что я пытаюсь удержать внутри себя, от всего, что хочет вырваться наружу.

- Я знаю, что ты...

Я делаю вдох и откидываю волосы с лица. Я снова прочищаю горло и говорю только тогда, когда мой голос становится достаточно ровным, чтобы быть услышанным, пусть даже только собственными ушами.

- Мне нужно кое-что. Пожалуйста. Я знаю, что это нелогично и, может быть, бесполезно, но мне просто... нужна ты. Скажи мне, как я могу это сделать. Как я могу жить этой жизнью. Эта штука во мне, она слишком велика. Это слишком...