Кладбище домашних животных - Кинг Стивен

— Дать тебе успокоительное.

— Я не...

— Сегодня надо, — сказал он.

Она выпила лекарство и рассказала ему остальное. Теперь ее голос звучал спокойнее.

Соседка оторвала восьмилетнюю Рэчел от дерева, за которое она цеплялась, крича «Зельда умерла!» снова и снова. Она разбила нос, и была вся в крови. Та же соседка позвонила в «скорую помощь» и потом ее родителям. После чашки горячего чая и двух таблеток аспирина Рэчел смогла сказать, к кому они пошли — к мистеру и миссис Каброн на другом конце города; Питер Каброн был отцовским компаньоном.

С того вечера в доме Голдмэнов произошли большие изменения. Зельды больше не было. Ее комнату вычистили и продезинфицировали. Всю обстановку там сменили. Осталась пустая коробка. Гораздо позже Дори Голдмэн устроила там свою туалетную.

Той ночью Рэчел привиделся кошмар, и в два часа она вскочила, зовя мать. У нее болела спина. Ведь накануне она поднимала умирающую Зельду с таким усилием, что порвала блузку.

То, что она надорвалась, пытаясь не дать Зельде задохнуться, было ясно для всех, «элементарно-мой-дорогой-Ватсон». Для всех, кроме самой Рэчел. Рэчел была тогда уверена, что Зельда мстит ей с того света; что она знает, как Рэчел обрадовалась ее смерти, знает, что Рэчел, выбежав с криком из дома, на самом деле смеялась, а не плакала. Зельда знала, что она убила ее, и теперь она передала Рэчел свой менингит, и скоро ее спина согнется, и она навеки уляжется в постель и будет медленно, но верно превращаться в монстра.

Тогда Рэчел станет кричать, как Зельда, и мочиться в постель, и в конце концов подавится собственным языком и умрет. Так Зельда отомстит ей.

Никто не мог разубедить Рэчел в этом — ни мать с отцом, ни доктор Меррей, который установил у нее легкое растяжение мышц спины и велел ей (слишком жестоко, с точки зрения Луиса) оставить фантазии. Рэчел пыталась объяснить, что у нее только что умерла сестра, но доктор сказал, что ее родители убиты горем, и не надо его усугублять. Только то, что боль постепенно прошла, заставило ее поверить, что это была не месть Зельды и не Божье наказание. Потом месяцами (так она сказала Луису, но очень может быть, что и годами) она просыпалась с криком, снова и снова видя в кошмарах умершую сестру. Ей чудилось, что дверь шкафа может вдруг открыться, и оттуда появится Зельда, почерневшая и скрюченная, с выпученными глазами, с вывалившимся черным языком, и она подойдет к ее кровати и вцепится своими птичьими когтями ей в горло... Она не ходила ни на похороны Зельды, ни на какие-либо другие похороны.

— Если бы ты рассказала мне это раньше, — сказал Луис, — это бы многое объяснило.

— Лу, я не могла, — сказала она просто. Теперь у нее был сонный вид. — Это для меня больная тема.

«Да, немножко больная, всего навсего».

— Я не могла... Умом я понимала, что ты прав, что смерть совершенно естественна, но то, что со мной случилось...

— Да-да, — сказал он.

— Вот я тогда и накинулась на тебя. Я знала, что Элли плачет из-за самой мысли... что надо ей объяснить... но я не могла. Прости меня, Луис.

— Не извиняйся, — сказал он, гладя ее волосы. — Надеюсь, теперь тебе станет немного спокойней.

Она улыбнулась.

— Да, наверное. Я действительно чувствую себя лучше. Будто я вырвала из себя какую-то болезнь.

— Может и так.

Глаза Рэчел закрылись и открылись опять.

— И не вини моего отца, Луис. Пожалуйста. Это было для него ужасное время. Лечение Зельды обходилось очень дорого. Он совсем не мог тогда заниматься бизнесом и потерял кучу денег. Да и мать из-за этого всего чуть не сошла с ума.

«Да, это все так. И смерть Зельды стала для них знаком, что вернулись хорошие времена. Папа снова смог сорвать жирный куш и с тех пор никогда не оглядывался на прошлое. Но я этого не забуду».

— Да, это все так, — сказал он.

— И не обижайся, если я заболею, когда будут хоронить Норму.

— Нет, дорогая, не обижусь, — он помедлил, а потом взял ее руку. — А можно мне взять Элли?

Рука ее дернулась.

— О, Луис, я даже не знаю. Она еще маленькая...

— Но она уже год знает, откуда берутся дети, — мягко напомнил он.

Она долго смотрела в потолок, сжав губы.

— Если тебе кажется, что так нужно, — сказала она наконец, — можешь ее взять.

— Давай спать, — сказал он, и этой ночью они спали рядом, и когда она ночью проснулась, дрожа, он обнял ее и стал шептать на ухо, что все хорошо, пока она не уснула снова.

33

— «И мужчины, и женщины — как лилии в долине; сегодня они цветут, а завтра будут брошены в печь; время человеческое приходит и уходит». Помолимся.

Элли в голубом платьице, купленном специально для этого случая, опустила голову так низко, что Луис, сидящий рядом с ней на скамье, услышал как хрустнула шея. Элли редко бывала в церкви; и конечно, это были для нее первые похороны; все это сильно повлияло на нее.

Для Луиса это был редкий случай, когда он мог посмотреть на дочь со стороны. В обычное время ослепленный любовью к ней, как и к Гэджу, теперь он подумал, что перед ним классический пример ребенка, переживающего важный переходный этап своей жизни и еще не понимающего, что происходит с ним. Элли сохранила спокойствие, даже когда Джуд, непривычно, но достаточно элегантно одетый в черный костюм и ботинки на шнурках (Луис первый раз видел его в чем-то, кроме зеленых резиновых сапог), наклонился, поцеловал ее и сказал:

— Молодец, что пришла, малышка. Думаю, Норма тоже рада.

Элли поглядела на него, широко раскрыв глаза.

Теперь методистский проповедник, преподобный Лафлин, произносил молитву, прося Бога даровать Норме вечное упокоение.

— Готовы ли носильщики? — спросил он.

Луис собрался вставать, и Элли испуганно ухватилась за него.

— Папа! — прошептала она. — Ты куда?

— Я один из носильщиков, дорогая, — прошептал он в ответ, на момент присев и положив ей руку на плечо. — Мы должны вынести Норму. Вчетвером — я, двое племянников Джуда и брат Нормы.

— А как я тебя найду?

Луис оглянулся. Остальные трое носильщиков уже подошли к Джуду. Прочие прихожане стали расходиться, многие плакали.

— Сойдешь со ступенек, и я буду там, — сказал он.

— Ну хорошо, — сказала она. — Только не потеряйся.

— Нет-нет.

Он уже уходил, когда она поймала его руку.

— Папа?

— Что, малышка?

— Смотри не урони ее, — прошептала Элли.

Луис подошел к остальным, и Джуд представил ему племянников, которые на самом деле были троюродными или еще более дальними родичами... Потомками брата отца Джуда. Они были здоровыми молодыми парнями, очень похожими друг на друга. Брату Нормы было за пятьдесят, и, несмотря на скорбь, он держался молодцом.

— Рад познакомиться, — сказал Луис. Он чувствовал некоторое неудобство — чужак в семейном кругу.

Они покивали головами.

— Как Элли? — спросил Джуд. Она уже ждала в вестибюле, заглядывая в дверь.

«Конечно — вдруг я испарился, как дым», — подумал Луис, почти улыбаясь. Но следом возникла другая мысль: «Оз Великий и Узасный», — и улыбка потухла.

— Вроде нормально, — сказал Луис, помахав ей рукой. Она помахала в ответ и скрылась. Луис поразился, насколько взрослой она выглядела в этот момент.

— Вы готовы? — спросил один из племянников.

Луис кивнул.

— Осторожнее с ней, — напомнил Джуд. Голос его был хриплым. Потом он повернулся и медленно, опустив голову, пошел к выходу.

Луис подошел к левому заднему краю серого гроба «Вечный покой», который Джуд выбрал для жены. Они вчетвером медленно взяли гроб и вынесли его на улицу, в февральский мороз. Кто-то — должно быть, церковный сторож — посыпал заснеженную дорожку слоем золы. У обочины стоял похоронный «кадиллак», выдыхающий белые выхлопы в холодный воздух. Рядом прохаживались распорядитель похорон и его сын, готовые подхватить гроб, если кто-нибудь из них поскользнется.

Джуд тоже стоял там, глядя, как они выносят гроб.