Кристофер Мур - Грязная работа
— Да-да, ты, — ответила Мэдилин.
Чарли запаниковал. Она его видит, а сиделка — нет. Судя по всему.
На часах сиделки забибикал таймер, и Мэдилин подняла собачку и поднесла к уху.
— Алло? Привет, ты как? — Она посмотрела на Чарли.
— Это моя старшая дочь. — Песик тоже посмотрел на Чарли — в глазах его читалось отчетливое «спаси меня».
— Мэдилин, пора лекарство принимать, — сказала сиделка.
— Ну Сэлли, я же разговариваю, — ответила та.
— Подожди секундочку.
— Хорошо, подожду, — ответила медсестра.
Наполнила пипетку из бурого пузырька, проверила дозу и в ожидании замерла.
— Пока. Я тебя тоже люблю, — сказала Мэдилин.
Песика она протянула Чарли.
— Повесь трубку, будь добр. — Сиделка перехватила собачку в воздухе и усадила на постель рядом с Мэдилин.
— Скажите «а-а~а», Мэдилин. — Старуха послушно открыла рот, и сиделка брызнула туда из пипетки.
— М-м, клубничное, — сказала Мэдилин.
— Правильно, клубничное. Запить водичкой хотите? — Сиделка протянула поильник.
— Нет. Сыру. Мне сыру хочется.
— Могу принести вам сыру.
— Чеддера.
— Договорились, чеддер, — сказала сиделка.
— Сейчас приду. — Она подоткнула одеяло и вышла из комнаты.
Старуха снова посмотрела на Чарли:
— Можешь теперь разговаривать, раз она ушла?
Чарли пожал плечами и огляделся, не отнимая руку от губ, будто срочно искал, куда бы выплюнуть комок испорченных морепродуктов.
— Только без пантомим, дорогуша, — сказала Мэдилин.
— Мимов никто не любит.
Чарли тяжело вздохнул: ну что ему терять? Она видит его.
— Здравствуйте, Мэдилин. Меня зовут Чарли.
— Мне всегда нравилось имя Чарли, — ответила старуха.
— А почему Сэлли тебя не видно?
— Сейчас только вы так умеете, — объяснил ей Чарли.
— Потому что умираю?
— Наверное.
— Ладно. А ты симпатичный мальчишечка, знаешь?
— Спасибо. Вы и сами ничего.
— Мне страшно, Чарли. Не больно. Я раньше боялась, что будет больно, а теперь боюсь, что будет дальше.
Чарли сел на стул у кровати.
— Мне кажется, Мэдилин, я здесь именно поэтому. Чтобы вам не бояться.
— Я много бренди пила, Чарли. Оттого так все и вышло.
— Мэдди… Можно мне вас звать Мэдди?
— Конечно, малыш, мы же друзья.
— Мы друзья, это правда. Мэдди, такому всегда суждено было случиться. Вы сами никак ничего не вызвали.
— Что ж, это хорошо.
— Мэдди, у вас есть что-нибудь для меня?
— Вроде подарка?
— Да, такого, что вам бы хотелось подарить себе. Такого, что я бы хранил за вас и отдал вам потом, и получится сюрприз.
— Моя подушечка для иголок, — ответила Мэдилин.
— Возьми-ка ее. Она бабушкина.
— Я почту за честь ее хранить, Мэдди. Где ее найти?
— В коробке для шитья, на верхней полке вон того шкафа. — Она показала на старый однодверный гардероб в углу.
— Ой, прости, звонят.
Мэдилин снова поговорила со старшей дочерью по уголку одеяла, пока Чарли доставал коробку. Та была плетеная, и даже снаружи он видел в ней красное сияние. Из коробки он достал подушечку красного бархата, отделанную полосками из настоящего серебра, и показал Мэдилин.
Та в ответ подняла большой палец. Тут вернулась сиделка с тарелкой сыра и крекеров.
— Это моя старшая дочь, — объяснила Мэдилин сиделке, прижав к груди угол одеяла, чтоб дочь не услышала.
— Батюшки, да это сыр?
Сиделка кивнула:
— С крекерами.
— Я тебе перезвоню, милая. Сэлли принесла сыру, а я не хочу быть невежливой. — Она повесила одеяло и позволила Сэлли покормить себя кусочками сыра и крекеров.
— По-моему, в жизни сыра вкуснее не ела, — сказала Мэдилин.
Лицо у нее при этом было такое, что Чарли понял: это и впрямь был самый вкусный сыр в ее жизни. Всем своим телом до последней унции еще живого веса Мэдилин наслаждалась этими ломтиками чеддера и, жуя, постанывала от удовольствия.
— Хочешь сыру, Чарли? — спросила она, окатив сиделку шрапнелью непрожеванных крекеров, и женщина повернулась к углу, где стоял Чарли.
Подушечку он уже надежно упрятал во внутренний карман пиджака.
— Ой, ты его не увидишь, Сэлли, — сказала Мэдилин, постукав сиделку по руке.
— Но он симпатичный, мерзавец. Хотя тощенький. — Затем обратилась к Сэлли, но как-то слишком уж громко, чтоб и Чарли расслышал:
— А то без сыра ему пиндыр. — И она расхохоталась, снова забрызгав сиделку.
Сэлли тоже рассмеялась, стараясь не выронить тарелку.
— Что она сказала? — донеслось из коридора.
Вошли двое сыновей и дочь — сначала они досадовали на то, что услышали, но затем посмеялись вместе с сиделкой и матерью.
— Я говорю, сыр вкусный, — ответила Мэдилин.
— Это правда, мама, — сказала дочь.
Чарли стоял в углу и смотрел, как они едят сыр, смеются, и думал:
«Вот про это надо было написать в книге».
Он смотрел, как они помогают ей с подкладным судном, поят ее, вытирают лицо влажной салфеткой, он видел, как она прикусывает эту салфетку, — точно так же полотенце кусала Софи, когда он ее умывал. Старшая дочь, скончавшаяся, как выяснил Чарли, некоторое время назад, звонила еще трижды: один раз по собачке и дважды по подушке. К обеду Мэдилин устала и уснула, а где-то через полчаса начала задыхаться, потом прекратила, потом не дышала целую минуту, потом глубоко вздохнула, потом нет.
И Чарли выскользнул из комнаты с ее душой в кармане.
13
«Пощады нет!» — и спустит гав войны
Смерть Мэдилин Олби потрясла Чарли. Вернее, не столько сама ее кончина, сколько жизнь, которую он видел в старухе всего за несколько минут до смерти. Он думал:
«Если для того, чтобы из последних своих мгновений извлечь жизнь, нужно глядеть Смерти в глаза, то кому это делать, как не брадобрею Жнеца?».[39]
— Сыра в книге не было, — сказал он Софи, выкатывая ее из лавки в новой гоночной коляске. Агрегат походил на помесь люльки и велосипеда из углеродного волокна — в результате на нем можно было ездить на экскурсии в «Купол грома»,[40] но он был крепок, легкотолкаем, а малышку надежно обволакивала алюминиевая рама. Надевать шлем на дочь он не стал — из-за сыра. Он хотел, чтобы малютка озиралась — видела мир вокруг, была в нем.
Когда Мэдилин Олби всем своим телом впитывала сыр, словно то был первый и лучший кусок в жизни, Чарли осознал: сам он никогда не пробовал ни сыра, ни крекеров, ни жизни. И ему не хотелось, чтобы дочь выросла такой же. Накануне вечером он переселил Софи в отдельную комнату — в ту свободную спальню, которую Рэчел украсила, нарисовав на потолке облака; по этому небу летел счастливый воздушный шар со счастливыми друзьями-зверюшками в корзине. Спал Чарли не очень хорошо — пять раз за ночь вставал проверять, как малютка, и всякий раз видел, что спит она безмятежно. А сам он вполне готов был не сомкнуть глаз, только бы дочь шла по жизни без его страхов и запретов. Лучше, если Софи в полной мере распробует весь сыр жизни.
