Вадим Шарапов - Командир Особого взвода
Вот уже несколько лет один и тот же, часто повторяющийся сон – четкий, яркий словно наяву. Кладбище за высоким кирпичным забором, украшенным по верху поржавевшими металлическими завитушками. Полная тишина и безлюдье, ни живой души вокруг. Выложенная потрескавшимися каменными плитами дорожка, ведущая к железным воротам. Сквозь решетку ворот всегда было видно деревья и противоположную стену ограды – кладбище было совсем небольшим, узким и длинным. И кругом памятники – декабристам, революционерам, другим когда-то знаменитым, а теперь напрочь забытым людям; монументы, обнесенные цепями, с штурвалами и якорями; склепы, поросшие мхом. Здесь всегда было чуть пасмурно, и всегда начинался первый день осени, с пожелтевшей травой и листьями, которые ветерок гонял по каменным плитам. Кладбище не пугало.
Оно снилось ему часто, особенно перед боем или зачисткой, когда спать оставалось немного – час, полтора. Но еще ни разу во сне он не смог войти внутрь, потому что ворота всегда были закрыты, и (просыпаясь, он помнил это особенно хорошо) заперты на огромный висячий замок, да еще обмотаны поверху ржавой цепью.
В этот раз он увидел, что ворота распахнуты настежь.
– Товарищ старшина, вставайте…
Он вскочил на ноги еще до того, как проснулся окончательно. Хрустнул суставами, потянулся к автомату. Сон не забывался, но Степан усилием воли заставил себя не думать о нем, отодвинул в самый дальний угол сознания мысли о распахнутых воротах. Почему – распахнутых? Стоп.
Он зевнул и посмотрел на Сашку Конюхова, державшего в руках ремень с кобурой. Застегнул пряжку, поправил кобуру, привычно почувствовав тяжесть парабеллума. И только глянув на длинный, наспех сколоченный стол, заваленный консервными банками, уставленный кружками и бутылками, проснулся окончательно.
– Н-да… Погуляли вчера, не посрамили Особого взвода, нечего сказать. Санька, где наши?
– Все здесь, кто чем занимается. Оружие чистят, дырки штопают. Альвы как всегда… ножи точат, – Конюхов махнул рукой вдоль улицы, заваленной грудами закопченного битого кирпича. Уцелевшие дома слепо таращились оконными проемами. – Только Никифоров ни свет ни заря куда-то потащился. Хочу, говорит, сфотографироваться у этих, как их… Бранденбургских ворот, что ли.
– Грамотный, – хмыкнул Нефедов, туго затягивая шнурки на высоких ботинках, – откуда только знает про ворота, бурят хитромудрый?
– Так они вчера альбом притащили, уже за полночь. Капитан переводчиков с ними, поддатый тоже. Говорит, название "Все виды Берлина". Вот они вчера и спорили, кому что больше из этих видов нравится. Сошлись на том, что у нас лучше.
Конюхов улыбнулся, сверкнул белыми зубами.
– У нас-то? Конечно лучше, – уверенно сказал Нефедов, и тут же построжал лицом. – Никто вчера не напился?
– Ни синь-пороху! – мотнул головой Санька. Два ордена Славы на его гимнастерке тонко звякнули, зацепив друг друга. – Ну… капитана, правда, пришлось унести, прямо в кузове положили. Обезножел от спирта. А наши все с понятием, уже с утра на ногах. Вас будить не хотели, но посыльный из штаба армии за вами…
– Тьфу! – Степан досадливо поморщился. – Чего раньше не сказал?
– Виноват, – сержант произнес это таким тоном, что было ясно – виноватым он себя не считает совершенно, – только сейчас-то зачем спозаранку тревожить?
– Ладно.
Конюхов помолчал, и когда старшина уже собрался идти, вдруг спросил:
– Степан, слушай… Неужели – все? А? Кончилась война?
Нефедов поглядел на него светлыми холодными глазами.
– В штабе, Саша, виднее.
* * *
Подвал, где находился штаб, выглядел аккуратно – должно быть потому, что располагался в одном из домов, который почти все снаряды и бомбы каким-то чудом обошли стороной. Старшина козырнул адъютанту, узнавшему его, и вошел, толкнув тяжелую, по-немецки основательную дверь.
– Степан? – генерал Иванцов оторвался от сосредоточенного занятия – чистки янтарного мундштука специальной щеточкой. Выглядел он, как про себя отметил Нефедов, уже не таким усталым, как в последние месяцы – видимо, сумел выспаться.
– Оцениваешь? – генерал перехватил взгляд старшины, хмыкнул довольно. – Вот, представляешь, сумел урвать сутки. Плюнул на все и давай дрыхнуть, без задних ног, как медведь в берлоге. И сны, Степан, все такие… э-эх! – генерал довольно повел крутыми плечами, на которых китель сидел как влитой, обрисовывая под сукном мощные бицепсы. До войны Иванцов серьезно занимался спортом, и даже, как знал Нефедов, несколько раз брал кубки ЦСКА по боксу.
– Чайник вон там. Погоди, сейчас адъютанту скажу. Эй! – Иванцов крикнул в соседнюю комнату. – Казанцев! Чаю обеспечь нам два стакана. Ты как пьешь, Степан?
– Как и все, из стакана да ртом, – Нефедов усмехнулся, – вы за столько лет не выучили еще? Без сахара.
– Не генеральское это дело – заучивать, – его собеседник тоже улыбнулся в ответ. Зная друг друга с самого начала войны, они оба иногда позволяли себе общаться "без чинов", хотя Нефедов место свое знал и лишнего не позволял.
Принесли чай. Иванцов отхлебнул из стакана и вдруг сразу как-то посерьезнел и задумался, помешивая ложечкой крепкий настой.
– Не кончилась война? – пробормотал Степан, поглядев на него.
– А? Что? – спохватился Иванцов, вскинув голову.
– Это я так, о своем, товарищ генерал. Думаю, у вас ко мне не просто разговор за чаем, верно?
– Твоя правда.
Иванцов снова повеселел, – а может, так просто показалось. Он встал со стула, прошелся, скрипя сапогами, от стены к стене. Зачем-то заглянул в маленькое подвальное окошко, сквозь которое все равно ничего нельзя было увидеть.
– Ладно, нечего вола за хвост тянуть, – сказал он решительно. – Бери мой "виллис", Степан, и езжай в Торгау. Это отсюда…
– Полтораста километров, знаю, – закончил Нефедов, – а по нынешним дорогам и все двести получится. Может, я лучше танк позаимствую?
Посмеялись, а потом генерал вернулся к своему.
– Дело такое, Степан. Там на Эльбе, сам знаешь, сейчас и наши и союзнички загорают. Например, Полубояров со своими танкистами, их все никак передислоцировать не могут, тянут. Вот они со мной и связались. Короче говоря, со стороны американцев просьба о помощи пришла. Их разведвзвод нашел там русскую девочку…
– А мы при чем? – изумился Степан, хлебнув чаю. – Сейчас там сам черт ногу сломит: и беженцы, и лагерники, и черт-те кто! Куча мала. Пусть передадут в санбат или еще куда, зачем по кочкам трястись? Простое дело. Особый взвод по пустякам дергать…
Он не стал добавлять, что уже неделю мечтает выспаться.
