Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха
– Дай ей соли, живо, и пусть уходит! – последовал такой же тихий остервенелый приказ.
Невозмутимая вдова под прицелами «узи» принесла из кухни солонку. Но когда попыталась открыть дверь, та вдруг широко распахнулась, и вместо нерадивой домашней хозяйки в квартиру ворвались камуфлированные люди. Их невозможно было отличить от врага, даже показалось в первую минуту, что прибыло подкрепление. Но это было что-то совсем другое.
Первым упал с пулевым отверстием во лбу старший эфэсбэшник. Четверо других открыли огонь, но Никита с друзьями пришли на помощь нападавшим – двоих удалось скрутить, но двое оказались опытными, помнившими договоренность, вычислить которую было нетрудно: в случае сопротивления спутников носителя кольца уничтожить. Верность долгу оказалась сильнее инстинкта самосохранения.
Два выстрела сделали свое дело: братья, один за другим, словно в замедленной съемке, осели на пол…
Это на долю секунды отвлекло внимание и защитило от подобной участи Данилу: Никита успел вырвать оружие у противника, и дальнейшие действия «верных ленинцев» были пресечены навсегда. «Ментик» резко толкнул другого и тем спас оцепеневшую Настю: пуля угодила в стену.
Когда остальных врагов окончательно скрутили, один из вломившихся сдернул маску и Никита узнал незаметного офицера ГРУ, встретившего их в аэропорте…
– Да… Неслабое у вас с ФСБ противостояние… – удивленно протянул Данила, – а вроде одна организация…
– Ну, это на первый взгляд одна, – невозмутимо ответствовал ГРУшник, он даже запыхаться не успел.
Тем временем Анна и Настя бросились к убитым инокам и попытались оказать помощь. Но смерть братьев оказалась мгновенной – стрелять на поражение бойцы умели.
Пока друзья пытались осознать потерю, офицер ГРУ коротко допросил оставшихся в живых эфэсбэшников. Выяснилось, что приказ на захват Никиты шел прямиком из Москвы, его спутников было приказано уничтожить, несмотря на просьбу митрополита Дамиана всех оставить в живых. Но старым кадрам КГБ показалось логичнее избавиться от ненужных свидетелей – их что-то много стало вокруг носителя странного перстня. Со Злом нельзя договориться, и управлять им тоже почти невозможно…
Остаток ночи прошел в ликвидации последствий печальных событий. Настя и Никита трогательных сцен с объятиями, страстными поцелуями и благодарениями небесам не устраивали, только взгляды сказали о чувствах – эмоции были под спудом трагедии…
Рано утром ребята тепло простились с Анной. «Тепло» – не то слово… Девушка вновь расплакалась и все причитала: «Не приехали бы мы, все было бы хорошо…»
Пожелали самоотверженному «ментику» Алеше уйти из продажной ментуры, наказав заботиться о тетке. Та, потупившись и тяжело вздохнув, произнесла:
– Езжайте, милые, зла ни на кого не держу… Не виноваты вы – так уж судьба распорядилась. А мне теперь одна дорога – к Хранительнице гор. Вместо меня здесь Алешка останется, быть ему теперь Знающим, принять на себя бремя Тайны… Ничего, справится, он мальчик толковый, добрый, вон как быстро выбрал правильную дорогу! – даже несколько пафосные слова в ее устах звучали просто и душевно.
Ничего еще не понимающий «ментик» лишь растерянно улыбался. Но какому мальчишке не хочется оказаться не только нужным, но и посвященным? Не таким, как все! Ему еще невдомек было, что «не таким как все» живется куда тяжелее обычных людей…
Тот же офицер ГРУ, умевший говорить разными голосами, доставил Никиту, Данилу и Настю в аэропорт. Три дня в Барнауле показались жутким сном. Вокруг, как ни в чем не бывало, сновали встречающие-отъезжающие, и уже незаметный офицер тихо сообщил, что самолет на Москву готов к отправлению, как вдруг толпа раздвинулась и ребята увидели медленно идущего к ним… Владыку Серафима! Он был в скромном дорожном облачении и тяжело опирался на пастырский посох. Смотрел строго, без улыбки и, казалось, не видел никого и не слышал… Данила быстрее других сообразил: духовный отец прибыл проводить в последний путь названных сыновей-иноков, новопреставленных Николая и Василия… Митрополит сказал лишь, что не выдержал тревоги и решил сам приехать. Но еще в дороге понял, что опоздал…
Знающие еще и потому так зовутся, что иногда могут видеть будущее…
Через пять минут, после горестного краткого рассказа выяснилось, что Владыка увозит в Москву тела братьев тем же спецрейсом. Печальный это был перелет… После набора высоты Серафим проследовал в грузовой отсек, попросив оставить его одного.
Он тяжело опустился на колени у двух одинаковобезликих цинковых гробов. Такие сотнями шли еще четверть века назад из Афгана, а потом, позже – из взбунтовавшейся Чечни… Никита, переживший в своей недолгой жизни не одну потерю, как никто понимал Владыку. Отзывчивой душой понимала его и Настя. Она забилась в кресло, глядя в иллюминатор сухими, измученными глазами.
Что-то шептала – Данила, сам едва живой от усталости, прислушался: стихи, Ахматова…
«Но где мой дом и где рассудок мой?»
Весь путь Серафим молился среди белоснежных облаков, закрывавших плывущую внизу печальную землю от безудержного, ликующего солнца. Казалось, сделай шаг – и по ним можно пробежать… Наверное, этот шаг и сделали те, кто отдал жизнь свою за други своя… Их души теперь свободно парили там, в небесах, все дальше и дальше отдаляясь от живых…
А на душе Владыки лежала неизбывная тяжесть. Он вспоминал, как братья спасли его после разрыва мины, как пытались остановить кровь… А ведь и сами были контужены. Как выхаживали и поддерживали, когда жизнь казалась конченой – куда офицеру без ноги? Как последовали за ним в иночество, без всяких колебаний и сомнений. Чем, чем он отплатил за безграничную любовь? Послал их, самых дорогих и близких, на безвременную гибель, без покаяния… Нет! До последнего теплилась надежда, что его молитва, его надежда спасет братьев! Что его встретят живые глаза и застенчивые улыбки, и они еще станут вместе вспоминать былое…
Никто никогда не видел Владыку таким – не пастырем душ, сильным, мужественным, мудрым, а – страдающим, застывшим от горя. Но сила воли Серафима была поистине легендарной. Нет! Он не затаится в скорби, не опустит руки! Он должен сделать все, чтобы подвиг названных сыновей не оказался перечеркнутым, а гибель – неотмщенной! Надо победить скорбь, а значит – и саму смерть! Надо жить дальше и не дать притаившемуся злу восторжествовать. Ветхозаветная заповедь «око за око», растворившаяся, казалось бы, в благости христианского всепрощения и любви к ближнему, всегда яростно завладевает храбрым сердцем в отчаянной схватке…
Жизнь неумолимо продолжалась.
