Наиль Измайлов - Никто не умрет
Первый раз в жизни я ночевал дома один. Лежал в темноте и старался не выпускать из себя страх и злобу. Вернутся — самому хуже будет. А вернутся обязательно.
Квартира притворялась пустой — старательно, но не очень успешно. То холодильник с ножки на ножку переступит, то труба в ванной откашляется, то какие-то звуки из вентиляции донесутся — ну, будем считать, не из вентиляции, а через вентиляцию. А что, может быть — время не слишком позднее, полуночи еще нет. Соседи по дому блукают — дядя Рома с тетей Ларисой, например, — или телик смотрят. И никто не притаился под запыленной пластиковой решеточкой или за латунным крестиком слива в ванне, перебирая когтистыми ножками и прикидывая, пора уже вылезать или подождать, пока одинокий хозяин вырубится.
Не было у меня такого, чтобы ночь, а я дома один. Всегда более-менее полный комплект. Ну, папа в командировки ездил, но остальные-то всегда рядом. Нас с Дилькой раз всего и оставили, когда все, ну, началось. Дилька обуза, конечно, и доставала та еще, но и польза от нее была, оказывается, заметной. Отвлекаешься, и не страшно.
Да и сейчас не страшно. Пусто как-то. И снаружи, и внутри. Будто огромные нужные куски рядом с тобой и из тебя вырезали, а оставили пустоту и ощущение, как в первый день после того, как зуб вырвут. Назавтра привыкаешь, а сперва все время лазишь проверить и удивиться, какая дырка большая. Она затянется. Зуб вырастет. Мои вернутся. Чего тосковать? А все равно.
Пустота, если подумать, не была совсем свистящей. За стенками соседи, ближе — еще кто-то, о ком думать не хотелось. Ну и кот, само собой. Но про него тем более не хотелось думать. Испугал так, козел.
Он меня чуть двойным убийцей не сделал. Когда кот вылетел из спальни, я ж почти надел его на лезвие, ну и себе без малого затылок о стенку расквасил, так назад шарахнулся. Спасибо застыл вовремя. А кот пролетел мимо, скрылся на кухне, погремел там и тут же вышел обратно, весь довольный. Подошел, встал рядом подвзорванным колобком из Африки и уставился на меня возмущенно. Он, блин! на меня, блин блинский!! возмущенно, блиндажный блинский блин!!!
У меня и орать сил не было. Я сполз по той самой не добившей меня стеночке, подождал, пока сердце перестанет из ушей выпрыгивать, сказал «Эх ты», сходил в спальню, закрыл дверь на балкон и убрел выключать комп. Хватило мне на сегодня виртуальных радостей и чудес.
Изображение коридора с загадочными тенями и прочими жутиками шло от камеры, которую я сорвал в больнице, — это я уже понял. Но разбираться в тонкостях, искать шутника, который мог записать ролик про тень в коридоре и гнать его на комп, а тем более заново придумывать уже кем-то придуманный способ ловить картинку с выключенной и поломанной камеры без проводов я не стал. Повернул объектив к стене и загасил всю технику. Знаний мне по-любому не хватит. А хватит — так надо будет за Нобелевской премией ехать. У меня, извините, других дел полно. Перед школой выспаться, например.
По уму надо было däw äni позвонить. Но папин телефон так и не включился, а плясать вокруг него или хвататься за мамин было поздно. С утра плотно возьмусь.
Еще имело смысл до отбоя разобраться с тенями и прочей мистикой. Так себе смысл, честно говоря. Напрашивались два способа: искать объяснения или охотиться. Но дом не место для охоты. Нельзя здесь охотиться, выслеживать или с оружием ходить. Я это с опозданием вспомнил, но жестко и навсегда. Так что зря я с ножиком-то. Где он, кстати? Ладно, надо будет — найдется.
А объяснения сами не найдутся. Как говорит половина учителей, не надо гадать, надо знать. А я про городские чудеса, канализационных страшилищ и тени выключенных камер не знал ничего. И подсказать было некому, я думаю, в принципе. В лесу хоть Карлыгачбикя-аби была, которая могла объяснить и научить. Так и сделала, наверное, хотя я по-прежнему не помнил, когда, как и что произошло. Здесь бабки не было. Кот был — приперся и сел на пороге зала. Молча жмурился и зевал так, что голова на две части разваливалась.
А других знающих нет, никого. Не верил я в специальных людей, которые сидят где-нибудь на третьем этаже под кондиционерами, пьют воду из кулера и пишут методички про мелкую нечисть из водопровода и канализации.
Я холодно поглядел на кота и сам принялся зевать. Дозевался до сонливости, пошел чистить зубы, присев на край ванны, и чуть в нее не свалился. Заснул, кажется.
Отплевался, добрел до кровати и рухнул не раздеваясь. Сил не было раздеться. И с будильником что-нибудь придумывать тоже. Ну, просплю, значит судьба такой. А просплю обязательно. Потому что фиг меня разбудишь до завтрашнего вечера, подумал я — и стал мучиться мыслями про темноту и одиночество.
Долго мучился. Минут пять. И незаметно соскользнул в мягкое черное блаженство. Оно было ласковым и теплым, словно тихонько несла меня тыща сытых котов, а другая тыща бережно елозила по мне кверху пузом, растирая пушистыми спинами и щекотными хвостищами. Я размяк и растекся, кончиками пальцев слабо шевеля гладкий мех на плотном широченном загривке, а хозяин загривка мелко вибрировал от довольного урчания, скалил мелкие острые зубы и щурил глаза, изредка вспыхивая длинным лежащим зрачком.
Я обмер, пытаясь и разглядеть отвернутый от меня зрачок, и выдернуть руку из гладкой теплоты — она охватывала пальцы все плотнее, будто всасывая в беззубую, но хищную пасть. А чернота затекала в уши, нос и глаза, мягко и ласково, глуша и выдавливая мысли, чувства и звуки — все, кроме одного. Еще одного. Еще.
Я засипел и выдрался непонятно куда, но в сторону, с которой доносилось надоедливое позвякивание сдвинутого по октаве дверного звонка. Не дверного, с трудом сообразил я, ощупывая тьму вокруг. Телефонного. Папина мобила, про которую я почти забыл, аукала колокольчиком эсэмэски. Я, пошатываясь, настиг трубку и потянулся отцепить ее от провода, и тут она завелась. Сигналы текстовых сообщений пошли подряд, влипая друг в друга, — дыньк-дынькдынь-ньк! Безобразие, между прочим. Порядочные мобилы так себя не ведут, особенно отключенные.
Раз сама включилась, поглядим, что за куча сообщений насыпалась. Дзыньк. И продолжает сыпаться.
Сообщений была и впрямь куча — двенадцать штук. Уже тринадцать. Первые пять от деда — «Где дети», «Рустам срочно позвони», «Диля наиль не приехали не отвечают срочно позвони», «Почему молчите вы в порядке срочно позвони», «Я в казани буду через полчаса не уходите». Несколько от дядек со смутно знакомыми фамилиями: «Рустик выезжаем 16.00», «Ты где позвони», «Измайлов, срочно позвоните. Нужны объяснения» — ну и в таком духе, все недовольнее и злее. Начальство. Я поежился — читать такое было неудобно, а еще неудобнее представлять, что теперь у папы с работой. И у мамы, кстати. И вообще, что теперь с ними и с нами всеми будет — в смысле, где работать и на что жить. В первый раз я об этом подумал. И тут же забыл.
