Виктор Точинов - Стая
Макс крутнулся прямо-таки в балетном пируэте, одновременно надавив на спуск «шмайссера» — решив очистить огнем задний сектор, а уж потом разбираться с передними. «Шмайссер» мертво молчал. Макс дернул назад рукоятку затвора… Вернее, попытался дернуть — без малейшего эффекта. Дернул еще раз, изо всех сил, — и она осталась в пальцах…
Сообразив, наконец, в чем дело, Макс уже не смог остановиться — подскочил к «эсэсману», легко уклонился от неуклюжего удара, вмазал сам — от души, качественно, не смертельно, но очень больно…
На этом активная фаза конфликта закончилась: Макс краем глаза видел, что Граев тоже не терял времени даром — и сейчас подвернувшиеся ему под руку гауптман и двое его присных лежали на земле и не делали попыток подняться. И в самом деле, когда над тобой стоит верзила с каменным лицом, и держит в руке пистолет с глушителем, — лучше бы от таких попыток воздержаться.
Фридрих стоял как стоял, даже улыбаться не прекратил. Тьфу… Пялился, как на кино, нет чтоб залечь… А если бы автоматы настоящими оказались?
Макс ощутил вдруг достаточно неуместное чувство — сильнейшее разочарование. Настроился уж было на серьезную драку, а тут… Он зашвырнул бутафорскую железку в ближайшее небольшое болотце, благо такие болотца тут были повсюду. Надвинулся на лежащего гауптмана, паскудно ухмыляясь.
— В бункер, говоришь?! — Хрясь! Сапог смачно ударил по ребрам. — Можно и в бункер, рожа усташская… Я вам там устрою могилку коммунальную, пятиместную…
Хрясь! Пинок в ляжку оказался не менее болезненным.
— Не нада-а-а-а! — взвыл гауптман, мигом превратившись в того, кем он, собственно, и был изначально — в двадцатилетнего инфантильного ублюдка, выбравшего себе очень нехорошую игру.
— О-у-х-х-х-х… — зашипел, схватившись двумя руками за живот, еще один ублюдок, вознамерившийся было на четвереньках покинуть место расправы.
— Погоди, — хмуро сказал Граев.
— С чего это? — искренне удивился Макс. — По уму их мочить надо, да топить в болоте. Но я сегодня добрый невероятно — попинаю, пока ноги не устанут, да и отпущу к папе с мамой… Куда пополз, сука?! У меня ноги еще в порядке!
Хрясь! Хрясь!
— Погоди, — повторил Граев. — Сколько, говоришь, до места? Запряжем этих лбов — можно одной ходкой обернуться.
Макс на секунду задумался… Идея неплохая. Пусть уроды покорячатся, таща через болотную топь тяжеленные железяки. А потом, в конце пути, развести костерок да и спалить все «эсэсовские» шмотки, вплоть до трусов и маек — нехай голышом домой шлепают, зондерфюреры недоделанные… Может, в мозгах посвежеет.
А потом Максу пришла в голову другая идея… Он думал над ней долго — и весь путь туда, и весь путь обратно… Озвучил Макс свою мысль, лишь когда они расстались и с псевдо-немцами, и с немцем настоящим, укатившим в обнимку мешком, скрывавшим останки любимого дедушки.
— Послушай, Граев, — начал Макс, когда они загрузили тщательно запакованный миномет в машину, — а тебе не нужен, случайно, в минометный расчет второй номер?
Граев ничего не ответил, лишь удивленно приподнял бровь.
Макс пояснил:
— Понимаешь… что-то закисать я стал. Опостылело фрицам смертные медальоны продавать. Как столкнулись давеча с «эсэсманами» — даже обрадовался: дело, думаю, настоящее… А там… Тьфу. Ну так как, Граев? Сделаем салют вместе?
Граев помолчал, подумал… Протянул широченную ладонь и сказал:
— Граев — это в мирной жизни. А на войне меня зовут Танцор.
Глава девятая
И поезд уплывет в сиреневую даль…
Стрелять хорошо, но можно сделать дело и без шума, если надо.
1
Проводы ничем не напоминали традиционные: с объятиями-поцелуями между провожающим и уезжающей, и с обещаниями писать-звонить-эсэмэсить, и с долгим маханием ладонью из окна медленно набирающего ход поезда…
Ничего этого не было. По большому счету, Руслан и не провожал Наташу, — лишь контролировал, не объявятся ли другие, совсем не нужные провожающие.
К вагону он не пошел — сидел в отдалении на лавочке, делая вид, что мирно пьет пиво и поджидает местный поезд, до отправления которого осталось еще полчаса. (Честно говоря, пиво здесь оказалось приличное, и в отношении его вид делать не приходилось.)
А сам внимательно разглядывал всех граждан, перемещающихся по перрону. Пытался вычислить тех, кто по долгу службы высматривает: не сядут ли в поезд дальнего следования двое мужчин и одна женщина, отвечающие некоему описанию…
Пока что ничего подозрительного Руслан не видел. Прошли, поигрывая дубинками, два мента. Зыркали по сторонам, понятно, — работа такая. Но, насколько мог понять Руслан, присматривались стражи порядка в основном к лицам узкоглазой национальности: явно намереваясь прихватить какого-нибудь нарушающего иммиграционный режим китайца или иного азиата, — и изъять у него толику нелегально заработанных в России денег.
Затем, среди прочей публики, появились два молодых человека, достаточно бездарно изображавших, будто пришли кого-то проводить, — но не могут вспомнить вагон. На самом же деле эта парочка весьма внимательно приглядывалась к пассажирам, столпившимся возле проводников — посадка была в самом разгаре.
На оперов в штатском молодые люди никоим образом не походили, но…
«Вот оно что… — наконец-то понял Руслан. — Местные щипачи…»
Похоже, и в самом деле карманники, — присматриваются, выбирают жертву: вдруг кто-то из пассажиров, предъявив билет и паспорт, не слишком далеко спрячет бумажник. Или вообще уберет его в портфель или сумку, откуда незаметно вытащить гораздо легче…
Очевидно, здесь подобных раззяв не нашлось, — и карманники прошествовали дальше, в сторону плацкартных вагонов, — там народ роился гуще, предоставляя больше возможностей для криминальных комбинаций. Руслан отхлебнул пива и продолжил наблюдение. Но больше никого подозрительного не высмотрел.
Наташа вышла из зала ожидания — точно в расчетное время, секунда в секунду. За четыре минуты до отхода поезда. Процокала каблучками мимо, скользнула равнодушным взглядом по скамейке и Руслану. Если бы Руслан сейчас отправил почти опустевшую пивную бутылку в урну, сей невинный жест означал бы: «Поездка отменяется, уходи к камерам хранения и дальше, к стоянке такси».
Бутылка осталась в руке. Наташа двинулась к вагонам. В руке — спортивная сумка. Не настолько маленькая, чтобы вызвать недоумение: а почему эта девушка отправилась в дальний путь почти без багажа? Но и не настолько большая, чтобы вызывать у встречных мужчин желание оказать немедленную помощь. Набита была сумка в основном всякой объемной и не тяжелой ерундой, купленной в привокзальных магазинах… Своих пожитков после полутора месяцев кочевой жизни набралось не так уж много.
