Андрей Тепляков - Антитело
— Если бы там кто-нибудь был, я бы сказала, что он тебя загипнотизировал. Но если там никого не было, то кто это сделал?
Они помолчали, переваривая сказанное, а потом знахарка неожиданно спросила:
— Скажи мне, когда смотришь на сестру, что ты ощущаешь?
— Ничего особенного, а что?
— В девочке что-то не так. Что не так?
— Ну, не знаю…
— Что в девочке не так?
— Да все так!
Неуловимо быстрым движением, знахарка снова схватила его за руку и наклонилась вперед.
— Что не так?
Глеб чуть подался ей на встречу, и их взгляды встретились.
— Она плохая!
Настя вздрогнула и схватилась за край стола. Анна отпустила его руку и облокотилась на спинку стула, скрипнувшего под ее тяжестью. Последнее слово Глеб буквально выкрикнул, и оно разрезало тишину комнаты, словно нож, оставшись в воздухе и ушах зловещим эхом. Упрямая ярость пропитала каждый звук, заставив самого Глеба испугаться.
— Почему ты так думаешь?
— Ничего такого я не думаю! Все это ваши фокусы! Теперь вы меня гипнотизируете что ли?
— Почему ты сказал, что она плохая?
— Не плохая она! Не плохая — нормальная!
Знахарка сцепила пальцы и обвела взглядом обоих подростков.
— Вот что я вам скажу, ребята.
Она вытащила из кармана юбки пачку сигарет, выудила из нее одну, сунула в зубы, прикурила и сощурилась.
— Что-то там в лесу способно воздействовать на голову, вроде гипноза. Глеб и девочка подверглись этому на поляне. А слушая то, что вы рассказали, я думаю, что и все на ферме попали под влияние.
— Под чье? — спросила Настя.
— Плохого места, — убежденно заявила знахарка, глубоко затянулась и загасила сигарету в маленькой керамической пепельнице.
— Гадостная привычка.
Глеб массировал пальцами лоб, стараясь понять, уложить в голове то, что услышал.
— Дядя в свое время нашел на поле кресты, — сказал он, наконец. — Они по кругу под землей шли. Вы не знаете, что там было раньше?
— Знаю. Село было. Кокошино. Но оно давно опустело.
— Из-за чего?
— Никто не знает.
— Может, надо вкопать кресты обратно? — предположил Глеб.
— А может ему в церковь сходить? — спросила Настя.
Знахарка пожала широкими плечами.
— Можно сходить. Хуже не будет. Вы только никому ничего не говорите. Особенно в церкви. Я не врач и толком сказать не могу, но только то, что творится на ферме, напоминает мне массовый гипноз. Или самогипноз. Вряд ли там черт поработал.
— А что же делать?
— Уезжайте — вот вам мой совет. Особенно тебя, Глеб, он касается. Ты настроен на сестру и настроен очень агрессивно. Ты можешь причинить вред девочке.
Глеб возмутился.
— Я никогда не причиню никакого вреда Аленке!
— Ты так думаешь.
— А можно с этим что-нибудь сделать? — спросила Настя. — С этим гипнозом?
— Можно попробовать себя заговорить. Уговорить, что все не так. Что все — только видения.
— А вы можете? — спросил Глеб.
— Нет. Тут врач нужен настоящий. Психиатр какой-нибудь. Я боюсь повредить.
— Так и знал, что дело закончится психиатром! — съязвил Глеб.
Он натянуто засмеялся, а знахарка осталась сидеть тихо, задумчиво разглядывая Настю.
Глеб встал.
— Ну ладно. Спасибо за все — нам пора.
— Будь осторожен. А еще лучше — уезжай!
— Я подумаю.
Глеб направился к выходу, а знахарка придержала Настю за руку.
— Зайди ко мне вечером, — шепнула она.
4— Сколько ей лет? — спросил Глеб.
Они уже выбрались с заросшего участка и теперь медленно шли по дороге.
— Не знаю.
— Странная тетка.
— Сказать по правде, я ее немного не так себе представляла.
— А как?
— Ну, я думала, что она про порчу там будет говорить, сглазы… А она про гипноз.
— Я тоже об этом подумал, — поддержал ее Глеб. — Чувство такое, будто к врачу на прием угодил.
— Да!
— И вот поэтому ее слова звучали очень убедительно. В порчу и сглаз я бы не поверил.
— А я бы поверила, — Настя улыбнулась и тряхнула головой. — Я в такие вещи верю.
— Но, если гипноз, то кто? Вот чего я понять не могу. Некому получается.
— Мне очень не понравилось то, что она говорила про тебя и Аленку.
— Да. Мне тоже.
— Ты думаешь, она права?
— Я не знаю.
Настя остановилась.
— Обними меня, — попросила она.
Глеб обнял ее за талию, и она прижалась к нему. Они шли мимо заборов; солнце поднялось высоко и, пробиваясь сквозь густую листву деревьев, рассыпалось по земле яркими брызгами. Теплый ветер перебирал складки платья. Глеб чувствовал теплое тело, чувствовал, как оно вздрагивает в такт шагам.
Они шли молча, хотя у каждого было много, что сказать.
«Я хочу, чтобы все было так, как есть сейчас. Я хочу остановить время. Надолго. Насовсем».
— Ты домой? — спросила Настя.
— Да. Буду вкапывать кресты, как средневековый крестьянин.
— Ты серьезно говоришь?
— Абсолютно. В наших обстоятельствах, это вполне логичное решение.
Он усмехнулся.
— Не смейся над этим. Это вовсе не смешно.
— Ладно. Не буду.
— Когда еще приедешь?
— Как только смогу.
— Звони.
— Конечно.
Немного не дойдя до детской площадки, они остановились в тени большого клена. В этом месте улица делала изгиб, скрывая молодых людей от взглядов случайных прохожих. Глаза их встретились и губы соприкоснулись. Глеб поднял руки и положил ладони ей на шею, чувствуя, как пульсирует под кожей, теплой и гладкой, жилка. Настя запрокинула голову и закрыла глаза.
Ничего не нужно говорить и решать. Все уже решено.
Так бывает.
Поцелуй длился и длился, а когда они отступили друг от друга, мир стал иным. Он стал больше и ярче. И проще.
Глеб почувствовал, что тяжесть, поселившаяся в голове, где-то в районе лба, исчезла. Все вдруг показалось ему ясным, пропал мистический ужас, ощущение неосязаемой угрозы. Мир стал нормальным, и все вокруг стало нормальным, кроме маленького участка земли и фермы. Можно что-то решить и не ждать, когда случится непоправимое. Решение есть. Нужно было только сбросить груз страха и заглянуть в себя.
Настя смотрела на него блестящими глазами.
— Господи, мне как будто глаза протерли! Ты — чудо! — воскликнул Глеб.
— Я тоже почувствовала.
Она улыбнулась.
— Можно повторить.
И они повторили. И потом повторили еще раз. А полчаса спустя Глеб смотрел, как она идет к дому, и струится по телу синее платье.
Он был счастлив.
5Возвращение на ферму напоминало погружение в глубокую воду. Ясная и четкая картина мира с каждым километром все больше размывалась, словно воздух выходил из проколотого колеса. И снова в голове появилось ощущение стены, вроде той, что окружала ферму. Глеб становился все мрачнее. Съезжая с шоссе в сторону леса, он уже знал, что свобода, которую он ощутил — не более, чем мираж — эйфория, вызванная поцелуем девушки. Простых решений не было, и не могло быть. Они обречены остаться.
