Клайв Баркер - Явление тайны
– Мистер Грилло, я вдова Бадди, – несмотря на цвет платья, тон этих слов говорил, что эта женщина вряд ли только что оторвала голову от смоченной слезами подушки. – Чем я могу вам помочь?
– Я журналист...
– Эллен мне сказала.
– Я хотел узнать кое-что о вашем муже.
– Вообще-то уже поздно.
– Днем я был в лесу.
– А-а. Вы тот самый мистер Грилло.
– Простите?
– Тут был один полисмен, – она повернулась к Эллен. – Как его имя?
– Спилмонт.
– Спилмонт. Он был здесь и рассказал, что случилось. Он говорил про ваш героизм.
– Не такой уж это и героизм.
– Достаточный, чтобы заслужить вознаграждение. Так что входите.
Эллен раскрыла дверь слева от холла, и Рошель ввела туда Грилло.
– Я отвечу на Ваши вопросы, пока они будут касаться работы Бадди, – в ее речи отсутствовал всякий акцент. Училась в Европе? – Я ничего не желаю знать о его предыдущих женах и не хочу расписывать его слабости. Хотите кофе?
– С удовольствием, – Грилло, как всегда, пытался поймать тон разговора и в меру сил подражать ему.
– Эллен, кофе для мистера Грилло, – крикнула Рошель, приглашая гостя садиться. – А мне воды.
Комната, где они находились, занимала всю длину дома и была высотой в два этажа. По всем четырем ее стенам сверху были развешаны те же яркие афиши, что и в холле. В глаза так и лезли приглашения, обещания, предупреждения. «Зрелище на всю жизнь!» – скромно возвещало одно. «Смех до упаду, – грозило другое и добавляло, – и после!»
– Это только часть его коллекции, – пояснила Рошель. – В Нью-Йорке еще больше. Думаю, что это крупнейшее частное собрание.
– Я и не знал, что кто-то такое коллекционирует.
– Бадди говорил, что это единственное подлинно американское искусство. Может, и так... – она замялась, ясно показывая свое недовольство этим зубоскальным парадом. Чувства явно портили это совершенное лицо, как грубая ошибка скульптора.
– Вы, наверное, захотите от нее избавиться? – спросил Грилло.
– Это зависит от завещания.
– А у вас не связано с ней никаких сентиментальных воспоминаний?
– Это уже уходит в сферу частной жизни.
– Да, пожалуй, вы правы.
– У Бадди были увлечения и похлеще, – она встала и надавила открытую в панелях кнопку выключателя. На стеклянной стене в дальнем углу комнаты заплясали разноцветные огоньки.
– Сейчас я вам покажу, – она потянула его в глубь комнаты, где у стен притаились экспонаты, слишком крупные для любого другого помещения. Гигантское, футов двадцать в высоту, ухмыляющееся лицо, в пасти которого проделан проход. Светящийся плакат рядом обещал «Ворота смерти». Неподалеку – локомотив в натуральную величину, ведомый скелетами.
– Господи! – выдавил Грилло.
– Теперь вы понимаете, почему я оставила его?
– Не понимаю. Вы что, не живете здесь?
– Я пыталась, – последовал ответ. – Но поглядите на это место. Это сама душа Бадди. Он обожал ставить не всем свою метку. На всех. Здесь для меня не было места.
Она посмотрела в пасть великана.
– Мерзко. Вам не кажется?
– Я не специалист.
– Неужели это не вызывает у вас отвращения?
– Может быть, я привык к отвратительным вещам.
– Он любил говорить, что у меня нет чувства юмора потому, что я не находила эту... штуку забавной. На самом деле я и в нем не видела ничего особенно забавного. Как любовник, да... он был замечательным. Но забавным? Нет.
– В этом все дело?
– А что, если я скажу «да»? У меня в жизни было достаточно скандалов, я знаю, как вы, газетчики, умеете все извращать.
– Но вы же все равно говорите?
Она оторвалась от маски, чтобы посмотреть на него.
– Да. Говорю, – внезапно она быстро отошла от стены. – Мне холодно.
Тут Эллен внесла кофейник.
– Оставь. Я разолью.
Вьетнамка поставила поднос и перед тем, как выйти, задержалась у двери чуть дольше, чем позволяется дисциплинированной прислуге.
– Вот и вся история Бадди Вэнса, – сказала Рошель. – Жены, деньги и карнавал. Ничего нового я вам, к сожалению, не скажу.
– Как вы думаете, у него были какие-нибудь предчувствия?
– Смерти? Сомневаюсь. Он никогда не любил думать об этом. Сливки?
– Да, пожалуйста. И сахар.
– Берите сами. Какие новости ваши читатели хотят услышать? Что Бадди снилась его смерть?
– Иногда случаются и более странные вещи, – говоря это, Грилло думал о расщелине и своем спасении.
– Не думаю, – возразила Рошель. – Я видела в жизни не так много чудес. Когда я была ребенком, дедушка научил меня воздействовать на других детей.
– Как?
– Просто усилием воли. Он сам занимался этим. Я могла заставить их уронить мороженое или смеяться без причины. Были и еще разные чудеса. Но я разучилась. Мы все разучились. Мир изменился к худшему.
– Может, все не так уж плохо. Я понимаю вашу печаль...
– Да черт с ней, с печалью, – сказала она неожиданно. – Он умер, а я вот тут жду, какой окажется его последняя шутка.
– Завещание?
– Завещание. И жены. И ублюдки, которых он везде наплодил. Он все же втянул меня в свою дурацкую карусель, – при всей горечи этих реплик голос ее был спокоен. – Можете ехать и накатать про все это великую статью.
– Я пока останусь. Пока не найдут тело вашего мужа.
– Долго прождете. Они прекратили поиски.
– Что?
– Спилмонт за этим и приходил. Уже пять человек погибло, а шансы найти его не увеличились. Незачем рисковать.
– Вас это огорчило?
– Не получить тело для похорон? Да нет, не очень. Лучше я запомню его улыбающимся. Так что, сами видите, ваша история здесь кончается. В Голливуде, наверное, устроят поминание. А остальное, как они говорят, дело телевидения, – она встала, обозначая тем самым окончание интервью.
У Грилло оставалось немало вопросов, в первую очередь о том, что она пообещала осветить: о его работе. Здесь были пробелы, которые Тесла с ее картотекой не смогла заполнить. Но он решил не испытывать терпение вдовы. Она и так рассказала больше, чем он ожидал услышать.
– Спасибо за беседу, – сказал он, пожимая ей руку. Пальцы ее были тонкими, как веточки. – Вы были очень любезны.
– Эллен вас проводит.
– Спасибо.
Служанка ждала в холле. Открывая дверь, она дотронулась до руки Грилло. Он взглянул на нее. С непроницаемым лицом она сунула ему в руку клочок бумаги. Он, не задавая вопросов, вышел, и дверь за его спиной лязгнула замком.
Он подождал, пока не вышел из поля зрения, и только тогда развернул бумажку. Там было имя женщины – Эллен Нгуен – и адрес в Дирделле. Бадди Вэнс остался в недрах земли, но его история упорно пробивалась наружу. Грилло знал, что у историй есть такое свойство. Он верил в то, что ничего, буквально ничего нельзя удержать в тайне, какие бы могущественные силы за это ни боролись. Можно жечь документы и убивать свидетелей, но правда – или ее подобие – рано или поздно покажется, пусть даже в самых невероятных формах. Тайная жизнь редко раскрывала себя в ясных и непреложных фактах. Ее знаками были слухи, надписи на стенах, карикатуры и лирические песенки. То, о чем люди болтают за рюмкой или в постели, или читают на грязной стенке сортира.
