Джозеф Ле Фаню - Комната в гостинице «Летучий дракон»
— Вижу, вижу, — промолвил Карманьяк, отходя от меня. — Тут нет ничего такого.
— Будьте добры, прикажите вашим людям снова завинтить крышку, — заговорил граф, ободрившись. — Право… право… нельзя дольше задерживать похоронное шествие.
— Вы сейчас же отправитесь, граф де Сент-Алир, — ответил Карманьяк, — а что касается гроба, то я немедленно распоряжусь.
В дверях появились трое жандармов; трое таких же дюжих и бесстрастных представителей власти уже находились в комнате. Неприятное волнение овладело графом: он не мог скрыть бившей его крупной дрожи.
— Так как месье Карманьяк еще затрудняется разрешить мне сопровождать тело моего родственника, то я попрошу вас, Планар, заменить меня.
— Одну минуту, — вмешался неисправимый Карманьяк, — прежде я попрошу вас дать мне ключи к этому шкафу.
Он указал на шкаф в стене, куда было положено мое платье.
— Я… я с большим удовольствием, — пробормотал граф, — но, изволите видеть, его не открывали лет сто. Я прикажу кому-нибудь из слуг отыскать ключ.
— Если его нет у вас, искать не стоит. Филипп, попробуй отмычку.
Приказание было исполнено.
— Это что за одежда? — поинтересовался Карманьяк, разворачивая мое платье, спрятанное в шкаф за полчаса до этого.
— Мне неизвестно, что находится в этом шкафу. Негодяй по имени Лабаль, которого я прогнал больше года назад, имел ключи. Вероятно, это его гардеробная.
— В кармане визитные карточки и носовой платок с инициалами «Р. Б.» Должно быть, он украл все это у какого-то Бекета — Р. Бекета. На визитных карточках стоит «Р. Бекет, сквайр, город Беркли». А вот и часы с перстнями, на одном из перстней тоже буквы «Р. Б.» Ваш Лабаль, верно, был отъявленный мошенник.
— Вы совершенно правы.
— Мне вот что приходит в голову, — продолжал Карманьяк. — Пожалуй, ваш слуга украл это платье вместе с часами у человека, который лежит в гробу и который в таком случае является не Пьером де Сент-Аманом, а мистером Бекетом, английским сквайром. Удивительнее всего, что часы еще идут! В гробу, я полагаю, лежит не покойник, а живой человек, которого усыпили каким-то зельем. За намерение ограбить его и умертвить я арестую вас, Николай де ла Карк, граф де Сент-Алир.
В одно мгновение старый негодяй оказался в крепких руках правосудия. Я слышал, как он своим скрипучим, словно несмазанное колесо, дрожащим голосом разразился потоком уверений, крича и умоляя, соответственно тому, как переходил от убеждений к угрозам. Напоследок он воззвал к великому духу, «который читает тайные помыслы людей». С безбожной ложью на губах, беснующегося, его вывели прочь из комнаты и посадили в карету, где уже находилась его прекрасная сообщница. Вместе с ними сели два жандарма, и вся компания покатила в тюрьму.
К общему гомону теперь присоединились два новых голоса, перекрывавшие крики остальных. Один принадлежал бравому полковнику Гальярду, которого до сих пор с трудом удерживали в передней; другой принадлежал моему приятелю Тому Вестлейку, который пришел удостоверить мою личность.
Постараюсь коротко изложить, как был раскрыт чудовищный замысел против моего имущества и моей жизни, но предварительно прибавлю несколько слов о себе. По указанию Планара, мошенника ничуть не лучше остальной шайки, однако теперь заинтересованного в успехе следствия, меня посадили в теплую ванну, откуда перенесли в теплую постель и окно в комнате оставили открытым. Эти простые средства привели меня в чувство часа через три, иначе я, вероятно, пробыл бы в оцепенении еще не менее семи часов.
Преступления злоумышленников всегда планировались с величайшей ловкостью и осторожностью. Жертвы вводились в обман, как и я, и сами способствовали сохранению тайны своей гибели.
Разумеется, провели следствие. Разрыли несколько могил на кладбище Пер-Лашез. Вскрыли гробы, но тела уже настолько разложились, что узнать их было невозможно. Только одно и могло быть удостоверено. Одну из могил заказывал некий Габриэль Гальярд; он же внес плату за место и за похороны и расписался в книге. Это подтвердил клерк из похоронного бюро, с которым он имел дело и который знал его лично. Хитрость, на которую попался я, была успешно разыграна с ним. Вместо несуществующего де Сент-Амана в землю лег сам Габриэль Гальярд, с тайной гибели унеся и тайну преступления.
Его тело было опознано прелюбопытным образом. Лет за пять до исчезновения он пострадал от неудачного падения с лошади, лишившись при этом глаза, нескольких зубов и сломав правую голень. Раны на лице он хранил, насколько это было возможно, в глубочайшем секрете. Результатом оказалось то, что стеклянный глаз, заменявший потерянный, остался на месте, слегка только сдвинутый, — это признал часовых дел мастер, который изготавливал его.
Еще легче было узнать зубы, которые один из самых искуснейших дантистов Парижа сам подгонял к пустотам и благодаря уникальности случая даже сохранил гипсовые слепки. Золотые пластинки, найденные во рту покойника, в точности соответствовали слепкам. Остался и знак над лодыжкой, где кость была раздроблена и срослась. Преступление было изобличено.
Полковник Гальярд был вне себя от ярости, когда исчез его старший брат: чувство это усугублялось и тем, что вместе с братом исчезли все наличные деньги, которые бравый полковник давно полагал своей собственностью. По обрывкам разговоров, по слухам, он заподозрил причастность к делу графа де Сент-Алира и его прекрасной спутницы. К первому подозрению прибавилось несколько более серьезных, но для возобновления следствия все еще не хватало улик.
Наконец случай навел полковника на горячий след. По совпадению, оказавшемуся для меня счастливым, Планар успел проведать об опасности, грозившей злоумышленникам и ему самому. Последствием было то, что, выторговав для себя выгодные условия, он сделался доносчиком, и по его указанию полиция нагрянула в Карский замок в самую критическую минуту, когда преступники собирались избавиться от изобличающих их улик.
Ни к чему описывать находчивость, с которой полицейские агенты подбирали доказательства вины злодеев. Они даже привели с собой искусного врача, который мог дать необходимые показания на случай бегства Планара.
Поездка в Париж, как легко догадаться, не оправдала моих радужных ожиданий. Я оказался главным свидетелем на шумном процессе и выносил все удовольствия, сопряженные с таким завидным положением. После чудесного спасения, когда я был на волосок от смерти, я наивно полагал, что сделаюсь предметом живейшего участия со стороны парижской публики. Увы! К огромному разочарованию, я вскоре обнаружил, что возбуждаю только добродушный смех. Осел, олух, деревенщина — каких только карикатур не появлялось на меня с обидными подписями. Известность, которую мне принесло приключение, можно было сравнить со славой политического деятеля, а так как для подобной почести я не был рожден, то и бежал от нее при первой же возможности, даже не навестив радушного маркиза д’Армонвиля в его замке.
