Лана Синявская - Ночной крик
Первым делом Вика сунула нос в конец тетради, чтобы оценить нанесенный огнем ущерб. Последняя запись, которую ей удалось прочесть, датировалась шестнадцатым сентября двухтысячного года. Почти три года назад. Странно, то самое время, когда у Гаевской началась неожиданная ремиссия…
Ну-ка, что она пишет?
"Поездку в Кленовую Гору стоило бы отложить. Но я не стану этого делать. Куда уж откладывать? У меня совсем не осталось времени. Решено, я поеду туда и прихвачу с собой…" Это была последняя строчка. Кого собиралась прихватить с собой Гаевская? И что это за Кленовая Гора? Фраза звучала как-то безграмотно. Обычно говорят: поехать НА Кленовую Гору, но никак не "В"! Или это какое-то название? Деревни, местечка какого-нибудь. Надо будет раздобыть карту района и поискать похожее название. Но это Вика решила отложить на потом, а сейчас вновь вернулась в начало записей.
На прочтение у нее ушел не один час. Когда она закончила, уже занялся рассвет. Спрятав дневник в сундук, она, потягиваясь, вернулась в комнату. От резкого движения с нее посыпались подсохшие корочки травяной смеси. Вика с опаской глянула на свое тело и восхищенно присвистнула: от ожогов не осталось и следа, кожа выглядела свежей, упругой и имела нормальный здоровый цвет. Вот так мазь, вот так волшебное зелье! Эмма почему-то дала ей настоящее лекарство, а вовсе не яд. Интересно, почему? Вика тут же припомнила свою прогулку по кладбищу. Ясно, почему: Эмма не думала, что Вике доведется им воспользоваться. Если она рассчитывала, что девушка загнется где-нибудь среди надгробий или сойдет с ума от ужаса, то ей было бы не с руки, если бы при жертве обнаружили баночку с ядом.
Что ж, нет худа без добра.
Высохшую мазь и смывать было не нужно, она осыпалась сама, словно невесомая серая пыльца, словно тонкая скорлупа, из которой вылупилось ее новое тело. Вика и в самом деле чувствовала себя обновленной, как будто по ее съежившимся венам заструилась свежая кровь. Странно, но она, проведя ночь без сна, совсем не чувствовала усталости. Еще бы! Вика усмехнулась: она узнала столько интересного.
Впрочем, интерес был сомнительного свойства и, если честно, не слишком-то прояснил картину. Но причин для покушения на Гаевскую явно прибавилось. Она и сама бы захотела прикончить человека, в распоряжении которого были такие грязные подробности ее жизни.
О, Гаевская много могла бы рассказать о своих бывших друзьях, если бы захотела. Вопрос, действительно ли она захотела это сделать и если да, то почему только теперь?
Вика поудобнее улеглась на кровати, уставилась на предрассветную дымку за окном и принялась переваривать полученную информацию.
Ирочка Гаевская начала вести дневник с того момента, когда приехала покорять столицу. Может быть, она проделывала это и раньше, но это, как говорится, совсем другая история. Вика подозревала, что эта толстая общая тетрадь была куплена девушкой специально, наверняка она была первой ее покупкой в большом городе. А затем… затем эта тетрадка на долгие годы стала ее верным и, пожалуй, единственным другом. Не то, чтобы Вика была слишком наивной девушкой, но, прочитав дневник, она поблагодарила судьбу за то, что та уберегла ее от общения с творческой элитой. Слава богу, Вика вращалась совсем в другой среде…
Записи велись нерегулярно, время от времени. Иногда Гаевская пропускала недели, а то и месяцы, но о главных событиях своей жизни писала подробно. Все взлеты и падения были строго запротоколированы. Падений было больше, гораздо больше. Иногда самые крутые взлеты по прошествии времени оборачивались падениями. Взять хотя бы завидную партию, которую сделала начинающая актрисулька, соединив свою судьбу с уже тогда крупным политиком, комсомольским вожаком в полном смысле этого слова. Это только рядовые комсомольцы боролись и побеждали за абстрактную идею и верили в идеалы, их шефы, несмотря на относительно юный возраст занимались именно политикой, устилая себе соломкой дорожку к более крутым, партийным вершинам.
Вячеславу Колпачихину было двадцать девять, ровно на десять лет больше, чем его молодой жене. И он был законченным садистом. Вика понятия не имела, где в те асексуальные времена он набрался подобной ереси, но его извращенной фантазии и жестокости позавидовали бы и нынешние «спецы». Читать о том, что он проделывал с Ириной было тошно и страшно. Вика не могла понять, как она смогла это выдержать. И не только выдержать. Как раз тогда – надо признать, не без помощи Колпачихина, – Гаевская начала активно сниматься. Она подробно записывала, как замазывала многочисленные ссадины, порезы и ожоги примитивным по нынешним временам тональным кремом "Жэмэ". Вика вспомнила, что когда-то давно, еще школьницей, таскала у мамы из сумки этот шедевр косметической промышленности, чтобы замазать некстати повылезшие прыщи перед дискотекой. Средство помогало. Но ведь невинные прыщики это не воспаленный ожог от сигареты и не глубокий след от острой бритвы! Впрочем, Колпачихин поступал разумно и никогда не портил жене лицо и другие, наиболее открытые части тела, придерживаясь генитальной зоны (гореть ему в аду, козлу проклятому).
Однако, Колпачихин был не первым испытанием для юной Ирочки. Еще раньше судьба свела ее Софьей Князевой – заклятой подругой. Для Вики было открытием, что Князева, оказывается, была на пятнадцать лет старше Гаевской, ей было уже за тридцать, когда они встретились. Софи благородно предложила провинциалке Ирочке пожить в ее шикарной пятикомнатной квртире в центре города. Девушка с восторгом согласилась. Поначалу все шло просто прекрасно. Ирочка была на седьмом небе от счастья. Правда, ролей ей пока не предлагали, но она старательно постигала азы актерского мастерства в школе-студии, мечтая о будущей славе, а великодушная Софьюшка никогда не попрекала ее отсутствием денег. Идиллия продолжалась недолго. Софья – к тому времени весьма и весьма популярная актриса – почувствовала, что выгодные роли все чаще проплывают у нее мимо носа, доставаясь другим, более молодым выскочкам. Она была сильной женщиной и сдаваться без боя не собиралась. Вот тут-то и пригодилась подобранная чуть ли не на помойке подружка-квартирантка.
Надо сказать, Ирочка была чудо как хороша и восхитительно молода к тому же. Ей едва минуло семнадцать, ее наивные голубые глазки еще не успели подернуться ряской цинизма, а упругие налитые формы были чертовски соблазнительны. Об этом намекнул Софье один из ее влиятельных гостей, на которого она очень рассчитывала, и стареющая прима поняла, что надо делать.
В тот, самый первый раз, уговорить Ирочку провести с боссом знаменитой киностудии приятный вечер, плавно переходящий в ночь, оказалось непросто. Но Софья знала, на какие точки следует надавить. Она тактично напомнила девушке, где и, главное, за чей счет она живет. И девушка сломалась.
