Призраки Гарварда - Серрителла Франческа

Эрик, ты все еще на меня злишься?»

Кади силилась услышать ответ, напрягая каждый мускул в теле.

Кто-то вполголоса напевал.

И стоило ей узнать мотив, как волосы на затылке встали дыбом. Это был песня, которую она слышала в душевой: «Happy Days Are Here Again».

– Кто здесь?

– О, прости, не хотел подкрасться.

Не Эрик. Незнакомец. Новый голос, мужской. Кади мгновенно ощутила уязвимость и страх.

– Не нужно бояться, я здешний студент.

Кади вскочила на ноги, готовая рвать когти – но от чего? Могла ли она вообще сбежать от голоса, даже если б захотела? Она одернула себя. Она не чувствовала себя в безопасности, но должна была узнать, что происходит.

– Прошу, не уходи. Я просто раскладываю программки к завтрашней службе, я тут помощник. Обычно занимаюсь этим с утра, но завтра у меня групповое занятие. Преподобный Филлипс оставляет мне дверь открытой.

Кади тут же вспомнилась дверь… Такое возможно?

– Ладно, теперь ты.

– Что я?

– Что делаешь в церкви посреди ночи?

– Я либо разговариваю с призраками, либо схожу с ума.

– Правда? – Он с теплом рассмеялся. – С твоих слов кажется неплохо.

Кади невольно смягчилась.

– Кто ты?

– Хочешь узнать всю историю? Я Джеймс Уитакер Гудвин-младший, но все зовут меня Уит. Единственный сын Эммелин Гудвин и покойного Джеймса Уитакера Гудвина-старшего, из Саванны, штат Джорджия. Я третьекурсник, член университетской команды по гребле, студент, избравший специализацией физику, коллекционер пластинок, энтузиаст всего, что касается музыки. Рад знакомству, мисс?..

– Кади.

– Приятно познакомиться, Кади. Так что на самом деле тебя сюда привело?

– Мой брат, Эрик.

– Он скончался?

– Да. А ты…

– Говорил с теми, кто скончался? Ну как же, разумеется. Мой отец погиб во время Великой войны, когда я был мальцом, и если бы я не говорил с призраками, то не смог бы ему ничего поведать.

– Он когда-нибудь отвечал?

– Если бы. Но, пожалуй, по-своему отвечает. Коллекцией пластинок он подарил мне свой старый проигрыватель. Военной службой он подарил мне детство, полное историй. Но здесь я не то чтобы чувствую его рядом. Если отец и стал призраком, то не захотел бы обитать в Гарварде. Его при жизни было за парту не затащить, так зачем ему это после смерти? Школа – и прямиком во флот. Он был не из тех, кто станет корпеть над книжкой. Не знаю, из тех ли я сам – или, наверное, просто ненавижу, что таков.

А твой брат, он отвечает?

– Нет.

– Может, просто неожиданными путями? Могу я спросить, как он погиб?

– Покончил с собой в кампусе.

Откуда-то позади раздался еще один звук. Кади рывком развернулась, но в церкви никого не было. Она заставила себя позвать вслух:

– Уит?

Собственный голос, впервые произнесший необычное имя, показался зловеще чужим. Неужели это и правда безобидный «отпечаток» иного измерения? Она замерла, прислушиваясь; голова начала кружиться, каждый мускул напрягся. Кади закрыла глаза, и следующее имя сорвалось скорее молитвенным шепотом:

– Эрик?

– Кади! – разнесся эхом по церкви новый голос, громкий, более живой, заставивший Кади подпрыгнуть.

Она подняла взгляд к балкону в дальней части церкви, где над перилами склонился темный силуэт; лунный свет освещал его лицо лишь наполовину.

– Никос?

– Да, погоди, я сейчас спущусь, – отозвался он.

Никос поспешил пересечь балкон и скрылся из виду, а Кади едва не рухнула на скамью, пытаясь отдышаться. Он появился из боковой двери.

– Что ты тут вообще делаешь? – произнес Никос на ходу, но когда наконец подошел, Кади просто-напросто бросилась ему на шею и крепко обняла.

– Господи, я так испугалась!

– Это я напугал тебя? – Никос осторожно отцепил ее руки от своей шеи. – Ты хоть представляешь, как стремно выглядела, стоя посреди нефа, как будто какая-то проклятая невеста? Я думал, что увидел призрак!

Кади шумно выдохнула.

– Значит, мы квиты.

– Что ты тут делаешь, спиритический сеанс проводишь? Я же не встал посреди пентаграммы, правда?

Кади рассмеялась, в основном чтобы потянуть время – хорошего ответа на вопрос у нее не было.

– Проходила мимо и что-то услышала, как мне показалось, и… не знаю, стало любопытно.

Она стушевалась, и среди мыслей мелькнул проблеск правды: «Я говорила с призраком».

– Дверь была открыта, – добавила Кади, чуточку переборщив с ершистостью.

– Да? Я был уверен, что запер ее за собой.

– У тебя есть ключи от церкви?

– Кощунство какое, м? Но да, в отличие от тебя, мне разрешено здесь находиться. Я тут упражняюсь.

– В чем?

– Орган.

– Шутишь.

– Пойдем наверх, если не веришь, – Никос протянул руку.

Кади колебалась лишь мгновение, после чего позволила ему отвести ее в дальний угол церкви; Кади нравилось чувствовать его ладонь – теплую, живую, настоящую, – даже пришлось уговаривать себя не стискивать его пальцы. Когда они добрались до каменной винтовой лестницы, Кади снова оглянулась на пустующие скамьи, почти ожидая увидеть, как кто-то смотрит им вслед.

Лунный свет не дотягивался до балкона, и глазам Кади сперва пришлось привыкнуть. Она отвлеклась на высоту, глядя вниз на неф, продолжая искать силуэт, чей голос она слышала. А когда наконец посмотрела вправо и увидела орган, у нее перехватило дух. Инструмент был похож на некие небесные врата, устремленный величественной аркой до самого потолка, занимающий почти всю ширину балкона, а его золотистые трубы светились, даже не отражая никакого света. Никос отпустил руку Кади и поднялся по ступеням, на которых стоял хор, к скамейке у темного деревянного сердца инструмента. Сел, щелкнул лампой над пюпитром, осветившей клавиши, но вычертившей темный силуэт самого Никоса, скользнувшей лучом вверх по трубам, чьи отверстия зияли, отбрасывая вверх вытянутые тени, словно ребенок, поднесший к подбородку фонарик. Когда Никос повернулся к Кади, вокруг его головы сиял свет, мешая увидеть лицо, и на краткий странный миг ей показалось, что она увидела иные черты. Но затем зазвучал тот самый акцент:

– Присоединишься?

Кади села рядом с Никосом. Перед ними тянулись четыре клавиатуры, одна над другой, словно ряды акульих зубов.

– Поверить не могу, что ты действительно на этом играешь.

– Я буду играть на службе в это воскресенье, поэтому нужно освежить память. Обычно я репетирую по четвергам с одиннадцати до полуночи, но поменялся местами с Юми. Нас, органистов, несколько.

– А почему так поздно?

– Нужно найти время, когда церковь закрыта, чтобы никому не мешать. И знаешь ли, сложно организовать график перегруженных делами гарвардских студентов, мы слишком заняты и слишком важны.

Кади легонько провела пальцами по тридцати с чем-то рукояткам вдоль клавиатур.

– Это для управления регистрами. Если вытащить все, то подключатся все трубы одновременно, на полную. Тебя вообще снесет звуком.

– Я знала, что ты играешь на пианино, но это? Для такого надо быть серьезным музыкантом. Я-то думала, что ты весь в физике все время, как Эрик.

– Музыка и физика всегда идут рука об руку. Эрик не разделял твой сверхъестественный слух?

Сверхъестественный. Кади понимала, что он имел в виду ее абсолютный слух, но все равно вспыхнула:

– Ты явно никогда не пел с ним в караоке.

– Не представилось возможности.

Они оба помолчали, раздавленные необратимостью.

– Это орган Фиска. Чарльз Фиск был выпускником Гарварда и выдающимся физиком. Прежде чем посвятить себя созданию органов, он работал над Манхэттенским проектом во время Второй мировой.

– От ядерной бомбы к церковным органам… Искупление грехов?

– Не знаю, можно ли такое вообще искупить, – скорчив гримасу, произнес Никос.

– Он похож на пианино?

– Не совсем. Пианино – инструмент неприхотливый. Легко управлять звуком, все ноты тянутся и перетекают друг в друга, правая педаль, если что, скроет любую ошибку. Орган – напротив. Как только палец ударяет по клавише или даже если только ее заденет, в трубу во всю мощь подается воздух. Как только оторвешь палец, порыв останавливается. Трубы говорят с постоянной громкостью…