Стивен Кинг - ОНО
Но статья также утверждает, что Хэнли не одинок — другие вкладчики и предполагаемые вкладчики денег в Дерри могут передумать. Конечно, не будем тревожить Эла Зитнера — Бог прибрал его, когда все рушилось на окраине Дерри. Что касается других, то они думают, как и Хэнли, и стоят перед трудной проблемой — как восстановить городскую зону, если вы знаете, что больше 50 процентов ее лежит под водой?
Я думаю, что после долгого призрачно-живого существования Дерри умирает… как ночная фиалка, чье время цветения пришло и ушло.
Сегодня днем звонил Биллу Денбро. У Одры никаких изменений.
Час тому назад звонил Ричи в Калифорнию. Его автоответчик сопровождал вопросы музыкой из третьего альбома «Криденс», которая звучала на заднем плане. Эти чертовы машины всегда выбивали меня из колеи. Я оставил свое имя и номер телефона, потом, поколебавшись, добавил, надеюсь, что он снова будет носить свои контактные линзы. Я хотел было уже повесить трубку, как Ричи сам поднял трубку и сказал:
— Майки! Как ты там?
Голос его был дружелюбным и теплым… но в нем слышалось явное замешательство, как будто его схватили за руку.
— Хэлло, Ричи! — сказал я. — У меня все нормально.
— Хорошо. Больше не болит?
— Немного. Но скоро все пройдет. Только чешется сильно. Буду чертовски рад, когда снимут гипс с ребер. Кстати, я люблю «Криденс». Ричи засмеялся:
— Фи, это не «Криденс», это «Рок-н-ролльные девчонки» из последнего альбома Фогерти «Сентерфильд». Слышал что-нибудь из этого альбома?
— Нет.
— Купи, это великолепно. Это как… — он подыскивал слова некоторое время, а потом сказал:
— Это как раньше.
— Обязательно куплю, — сказал я и, возможно, сделаю это. Мне всегда нравился Джон Фогерти. А «Грин Ривер» — это моя самая любимая песня из «Криденс». Там поется: «Возвращайся домой перед самым закатом», да, именно так.
— А как там Билл?
— Они с Одрой присматривают за моим домом, пока я здесь.
— Хорошо. Это хорошо, — он немного помолчал. — Хочешь услышать что-нибудь странное, старина Майки?
— Конечно, — сказал я. Я прекрасно знал, что он собирается сказать.
— Ну ладно… Я сижу здесь в моей студии, слушаю последние новинки, делаю кое-какие копии, читаю какие-то мемуары… у меня тут горы всякого барахла, и я просматриваю их уже целый месяц по двадцать пять часов в сутки. Поэтому я включил автоответчик, но звук убавил почти до предела, чтобы отвечать на звонки, на которые я хочу отвечать. А всяких кретинов я могу прослушать и в записи. А тебя я заставил так долго говорить по автоответчику только потому, что…
— …потому что сначала ты не сообразил, кто я такой.
— Господи, правильно. Как ты узнал?
— Потому что мы все опять начали забывать. На этот раз все.
— Майки, ты уверен?
— Как была фамилия Стэна? — спросил я его.
На другом конце провода замолчали. И надолго замолчали. Во время этой паузы я слышал какую-то женщину, разговаривавшую в Омахе… или, может быть, она была в Рутвене или в Аризоне, или во Флинте, Мичиган. Я слышал ее так же ясно, как если бы это был голос космонавта, покидающего солнечную систему в капсуле сгоревшей ракеты и благодарящего кого-то за печенье.
Потом Ричи сказал нерешительно:
— Я думаю, Андервуд, но это не еврейская фамилия, правда?
— Его фамилия была Урис.
— Урис! — закричал Ричи, в голосе слышалось одновременно облегчение и потрясение.
— Господи, я ненавижу, когда что-то вертится у меня на кончике языка, а я не могу вспомнить. Когда кто-нибудь приносит игру «Тривиал Персьют», я говорю: «Извините, но я думаю, у меня опять начинается понос, поэтому я сейчас собираюсь домой, о'кей?» Но ты-то помнишь. Майки, как и прежде?
— Нет. Я посмотрел в моей записной книжке. Снова долгое молчание. Затем:
— И ты не помнишь?
— Не-а.
— Ни черта?
— Ни черта.
— Тогда на этот раз действительно все кончено, — сказал он, и облегчение в его голосе казалось неподдельным.
— Думаю, да.
На всем этом длинном расстоянии — от штата Мэн до Калифорнии — не было слышно ни звука. Мне кажется, мы думали об одном и том же: все кончено, да, и через шесть недель или через шесть месяцев — какое это имеет значение? — мы все забудем друг о друге. Все кончено, и все, что имело значение, тоже — наша дружба и жизнь Стэна и Эдди. Я почти забыл о них, понимаете? Это страшно звучит, но почти забыл и о Стэне, и об Эдди. Чем болел Эдди, астмой или у него была хроническая мигрень? Черт меня побери, если я помню точно, хотя я думаю, что это была мигрень. Спрошу Билла. Он будет звонить.
— Ладно, передавай привет Биллу и его прелестной жене, — сказал Ричи с наигранной легкостью.
— Хорошо, Ричи, — сказал я, закрывая глаза и потирая лоб. Он помнил, что жена Билла была в Дерри… но не помнит ее имени или того, что с ней случилось.
— А если будешь в Лос-Анджелесе, позвони. Мы встретимся и поболтаем.
— Конечно, — я почувствовал, как горячие слезы подступают к глазам.
— А если ты вздумаешь вернуться, сделай то же самое.
— Майки!
— Я здесь.
— Я люблю тебя, парень!
— Я тоже.
— О'кей. Подними свой большой палец…
— Би-би, Ричи.
Он засмеялся.
— Да, да, да. Теперь засунь его себе в ухо, Майк. Я сказал в твое ухо, парень.
Он повесил трубку, я тоже. Потом я откинулся на подушки с закрытыми глазами и не открывал их еще долго.
7 июня 1985 года
Еще раз говорил с Биллом по телефону. Одра уже ест твердую пищу, сказал он, но больше никаких изменений. Я спросил, что было у Эдди, — астма или мигрень.
— Астма — сказал он уверенно. — Помнишь его ингалятор?
— Да, конечно, — сказал я и вспомнил. Но только, когда Билл сказал.
— Майк?
— Да.
— Как была его фамилия?
Я посмотрел в записную книжку, лежащую на ночном столике, но не взял ее.
— Не могу точно вспомнить.
— Что-то вроде Коркорана, — сказал Билл с недоумением, — но это не точно. У тебя же все записано. Правда?
— Правда, — сказал я.
— Слава Богу.
— У тебя есть какие-нибудь идеи насчет Одры?
— Одна, — сказал он, — но слишком безумная. Я не хочу о ней говорить.
— Ты уверен?
— Да.
— Хорошо.
— Майк, это ужасно, не правда ли? Что мы все забываем?
— Да, — сказал я. Так оно и было.
8 июня 1985 года
Рэйтон, который должен был разбить площадку на заводе в Дерри и начать строительство в июле, в последнюю минуту отказался и решил строить в Вотвилле. Редакция на первой странице «Ньюз» выразила свое недоумение… и, если я могу читать между строчек, была немного испугана.
