Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти
Не давая себе ни секунды передышки, он встал на колени. София давилась, не в силах вдохнуть. Шторм, изрытая проклятия, ослабил петлю и через голову, рывком, сорвал с нее пояс-удавку. Обмякшее тело Софии медленно сползло на пол. Ее душил кашель.
Шторм склонился над ней, вне себя от злости, ему хотелось отхлестать ее по щекам — проучить ее. Он уже занес было руку, но спохватился, сжал кулаки и, потрясая ими, в бессильной ярости завопил:
— О-о-о! О-о-о-о!..
София долго ловила ртом воздух и наконец глубоко вздохнула. С ее губ сорвался хриплый крик, и она бросилась на Шторма с кулаками. Волосы упали ей на лицо, но она продолжала вслепую размахивать руками. Один из ударов пришелся Шторму в висок, он чертыхнулся и схватил ее за запястье.
Но в этом уже не было никакой нужды. Тело Софии, озаряемое голубыми вспышками, вновь обмякло, голова упала на грудь. Вой сирены то нарастал, то стихал, и тогда становились слышны сдавленные рыдания. Шторм коснулся ее плеча. София вздрогнула и раздраженно отмахнулась.
Внизу послышались чьи-то голоса, шаги. Сирена выла не переставая.
Шторм, упершись ладонями в колени, удрученно вздохнул.
А София все плакала и плакала…
V
ЮНЫЙ УИЛЬЯМ
баллада
«О, кто там в двери мои стучит? —
Вдовая Энн спросила. —
Кто там стучится в полночной мгле,
В такую ужасную ночь?»
Тук-тук. «О мать, это Уилл, твой сын.
Меня ты под сердцем носила.
Продрог я, устал бродить по земле,
И никто мне не хочет помочь».
«О, ты ли, сынок, что пропал давно,
Мальчик мой дорогой?
В недобрый час ты вернулся, сынок,
Мне страшно, мне страшно невмочь!»
Тук-тук. «Мне холодно и темно,
Я — сын единственный твой!
Впусти меня, матушка, весь я издрог,
И никто мне не хочет помочь».
«В тоске по тебе я лишилась сна,
Храни нас, Крестная сила!
Где был ты, мой сын, где блуждал столько лет,
Откуда вернулся в ночь?»
Тук-тук. «Был я в замке у колдуна,
Куда не ходить ты просила.
Впусти — был я там, где жалости нет,
Где никто мне не мог помочь».
«Что делал ты там? Я была одна,
Святых за тебя молила…
Скажи мне — что там ты вдали увидал,
Зачем ты умчался прочь?»
Тук-тук. «Я увидел дочь колдуна,
Меня она поманила.
Лишь сладкий голос ее услыхал —
Уж никто бы не смог мне помочь».
«Что сделала дочь колдуна с тобой,
О Уилл мой, о сын мой блудный?
Скажи, не таись. Никогда ты не лгал,
Так ложью себя не порочь».
Тук-тук. «Мне в сердце вонзила свой
Кинжал она изумрудный,
И жизнь мою собрала в бокал,
И мне не хотела помочь.
Пила, точно мед, мою кровь из вен
Да сердце в пирог запекала..»
Тук-тук. «О мать, отвори мне скорей,
Иль сыну не хочешь помочь?»
Тут зарыдала бедная Энн,
Как ветер к дверям подбежала…
Но — никого у дубовых дверей,
Лишь темь, да холод, да ночь.
Всю ночь бродила — лишь ветер стонал,
А на заре услыхала:
Тук-тук — близ церкви, из-под земли.
Тук-тук — никому не помочь.
Ногтями землю разрыла она,
Там белые кости лежали.
И кости Уилла в могилу легли,
Когда закончилась ночь.[28]
VI
ХАРПЕР ОЛБРАЙТ И СКРЫТЫЙ МЕХАНИЗМ ИСТОРИИ
1
Каменные столбы, образующие правильный круг. Чей-то голос, шепчущий магические заклинания. Глубокая ночь.
Это место называли перекрестком «ивовой лозы». Под ним пересекались подземные реки, а в воздухе клубилась и вибрировала живая энергия. Поговаривали, что здесь из-под земли вырываются семь хтонических спиралей. Спирали обвиваются вокруг семи каменных истуканов и наделяют их магической силой.
Был канун сретения. Ночь освящения свечей. Ночь Черного Шабаша. В эту ночь старик принес сюда свою жертву.
Сухая трава шуршала у него под ногами. Низко над землей стелились тяжелые, рваные тучи. Полосы серебристого лунного света чередовались с глубокой тенью. Старик старался держаться в тени. Он был один. И совершенно нагой. Одутловатое лицо, обвислая кожа, огромный, безобразный живот, съежившийся от холода фаллос.
— Восстаньте из ада, — бормотал он себе под нос, — Гела, Геката, Богиня Перекрестка, Горго, Мормо, Луна…
В правой руке он держал холщовый мешок, в котором кто-то шевелился и жалобно скулил. Губы у старика обветрились и потрескались, глаза словно остекленели. В левой руке он сжимал атаме — жертвенный нож.
Наконец он подошел к магическому кругу, где под хмурым небом стояли семь каменных идолов. Согласно легенде, это были семь дев, проклятых за то, что в воскресенье они исполняли непотребные танцы. Черты идолов почти стерлись от времени. Но призрачный свет луны, пробивавшийся сквозь толщу облаков, словно оживлял их.
Старик вышел в центр круга. Здесь он черпал оккультную энергию и слушал, как бурлят подземные воды. Здесь он внимал языческой мелодии, под которую танцевали некогда семь дев. Старик опустился на колени перед небольшой пирамидой, сложенной из поленьев, — будущим костром. Скрипнул мелкий галечник.
Внутри стояла удивительная тишина. Ветер завывал за его пределами, не смея тревожить идолов.
— О ты, возлюбленный Тьмы, враг Света и ангел Ночи. Ты, кого веселят вой ведьмы и горячая кровь…
Старик опустил на землю холщовый мешок и жертвенный нож. Рядом с поленьями лежала зажигалка, которую он предусмотрительно оставил здесь раньше. Затем он сунул руку в мешок и извлек из него щенка.
Несчастный песик заискивающе смотрел на человека.
Левой рукой держа щенка за шкирку, старик взял в правую зажигалку, высек пламя и прищурился; зрачки его заметно расширились.
Щенок жалобно скулил, словно умоляя выпустить его на свободу. Старик поднес огонек зажигалки к сухой листве.
— О ты, кто бродит среди надгробий…
Листва занялась, послышался сухой треск.
Огонь охватил сухие ветки, распространяя вокруг красноватое свечение.
— Хорошо, хорошо, — бормотал старик.
Щенок тявкнул и поджал хвост.
— Пора. — Старик поднял нож над головой с торчащими во все стороны жидкими седенькими волосами.
