Дарья Беляева - Крысиный волк
— В холле, — быстро ответил Шацар, потом, повинуясь неожиданной солидарности добавил. — Но он не работает.
— Плохо, — посетовал отец Мелама. Еще несколько минут родители горячо прощались сыном и, наконец, оставили его. Закрыв за ними дверь, Мелам привалился к ней, будто стараясь удержать ее на случай, если родители вернутся. Он вытер со лба несуществующий пот, сказал:
— Наконец-то! Наконец-то, я в Вавилоне!
Шацар так и не мог привыкнуть к названиям Государства и Столицы.
— Так, — сказал Мелам. — Спасибо тебе большое.
Он суетливо принялся разбирать вещи.
— Ты ведь никуда не уйдешь? Я схожу в душ и пойду в деканат, но у меня еще нет ключа, мне сказали, что выдадут только вечером, но ты уже вселился, так что…
От этой суеты у Шацара разболелась голова. Он сказал:
— Тебя не ждут ни в каком деканате.
— Но ты же сказал, что…
— Чтобы твои родители побыстрее ушли.
Мелам помолчал, закончил рыться в чемодане и без сил опустился на свою кровать.
— Спасибо, — сказал он.
— Тяжело тебе.
— Родители, — философски заметил Мелам. Он снял очки и положил их на тумбочку, потер глаза. — Твои таких концертов не устраивали?
— Определенно, нет.
— Везучий.
— У меня нет родителей. Я из детского дома.
— О, — сказал Мелам. Он снова надел очки, сел на кровати. Какой же он суетливый. — Извини, пожалуйста.
Он судорожно шарил глазами по комнате, взгляд его зацепился за Мардиха в клетке, наверняка очень недовольного своим положением.
— Хорошая игрушка, — сказал он, чтобы перевести тему.
— Моя единственная, — ответил Шацар, решив, что так легко Мелам не отделается. Если в разговорах с людьми и была польза, так это возможность над собеседниками поиздеваться.
— Прости пожалуйста, я же правда не знал.
— Ничего. Просто я мечтал о родителях, и мне было неприятно, что ты говоришь об этом так легко. Но ты ведь не знал.
Мелам помолчал, потом спросил:
— Но не о таких, как мои, держу пари.
Шацар смотрел на него молча, решая, продолжить или смягчиться. В конце концов, что-то в беззащитном и виноватом виде Мелама его порадовало, и он решил больше не вгонять его в неловкость.
— Определенно не о таких, — сказал Шацар.
Мелам подорвался с кровати, выглянул в окно, вздохнул.
— Ушли!
Он нараспашку открыл окно, достал с самого дна чемодана портсигар и спички. Закурив сигарету, он глубоко затянулся и выпустил дым.
— Мамин бунтарь? — предположил Шацар. Мелам беззлобно засмеялся, протянул портсигар Шацару.
— Будешь?
— Я не… — начал было Шацар, а потом подумал, что ему нужно казаться обычным студентом. Все вокруг курят, значит он должен хотя бы попробовать. Шацар подкурил сигарету, отметив, что справился с этим довольно ловко для первого раза. Но затянувшись, закашлялся, горечь обожгла горло.
— Хочешь ужасно пошучу?
— Нет.
— У тебя нет мамки, поэтому ты и не бунтарь.
О, подумал Шацар, но у меня есть Мать, Мать Тьма, которая поглотит твой жалкий мир. Еще он хмыкнул. Шутка была, в общем и целом, ничего.
— Извини, — быстро сказал Мелам.
Шацар выпустил дым и стряхнул пепел вниз.
— Лучше подумай о том, что будешь делать со своими вещами, — сказал Шацар. — Здесь мало места.
— О, насчет этого я прекрасно знаю. Мой чемодан собирала мама и большинство из того, что там лежит не должно жить со мной в Вавилоне!
— Денег у тебя, наверное, немерено.
— Ну, — смутился Мелам. — Ну, да. У меня есть род. Не ахти какой, но все-таки. Бит-Адини. Так себе аристократия, но состояние от прадеда досталось большое.
Шацар разбирался в аристократических родах Государства. Семья Мелама, если только он говорит правду, восходит к одному из племен, основавших когда-то Государство. Бит-Адини из них было самым маленьким и самым размытым в плане чистоты крови. Некоторые и вовсе не считали аристократией принадлежавших к этому роду.
Отец говорил, будто их семья восходила к Бит-Якин, высокому племени, управлявшему в незапамятные времена всеми остальными. Если все, что от него осталось — кучка выродившихся психопатов вроде его отца и самого Шацара, это значило, что Бит-Адини держатся лучше.
— А что это у тебя? — спросил Мелам. Шацар не сразу понял, что он говорит про его татуировки.
— Буквы первоязыка, — сказал Шацар, показывая татуировки, обвивающие его пальцы. — Изначальная письменность.
— Тебе нравится история?
— Да. Весьма.
— А мне — нет. Скука смертная. То ли дело биология. Я хочу изучать то, что со мной непосредственно связано.
— История связана с тобой непосредственнее некуда, — пожал плечами Шацар. Мелам затушил сигарету и скинул вниз, во двор. Он снова вернулся к своему чемодану и принялся вытаскивать многочисленные яркие рубашки и свитера ручной вязки.
Все это были вещи дорогие, однако же совершенно безвкусные, если брать за образец вкуса изученную Шацаром моду Государства.
Мелам взял вещи в большую охапку, скрывшую его, едва не упав по дороге, подошел к окну.
— Помоги мне, — неразборчиво сказал он. — Возьми половину.
— Зачем?
— Пожалуйста.
Слово «пожалуйста» было индикатором нужды, а на нужды людей Шацар был научен обращать внимание, это нужно для конспирации. Он взял половину вещей, мягких и пахнущих стиральным порошком.
Мелам неожиданно подпрыгнул и крикнул:
— Здравствуй, Вавилон!
Ростом он был меньше Шацара, оттого казался ему прыгучим щенком.
— Я в Вавилоне! В Вавилоне! Больше никакого дома!
А потом он принялся швырять из окна вещи. Они совершали короткий полет, путаясь в ветвях деревьев или плавно приземляясь на скамейки.
— Кто-нибудь заберет, — сказал Мелам. — Кому-нибудь они нужнее, чем мне!
— Тогда стоило отдать их в какой-нибудь фонд, — предложил Шацар.
Мелам остановился, вдумчиво и чуть виновато кивнул. В это время Шацару надоело держать вещи в руках, и он тоже начал их скидывать. В этом было определенное удовольствие. Некоторое время они упоенно расшвыривали вещи из окна на задний двор общежития. Мелам снова присоединился, и у них даже получилось нечто вроде соревнования — кто докинет больше свитеров до земли, сумев рассчитать траекторию так, чтобы они не запутались в ветвях деревьев.
Люди выглядывали из окна, кто-то ругался, кто-то смеялся. А потом Мелам крикнул:
— Эй, дед, возьми рубашечку!
Шацар посмотрел в сторону, куда Мелам кинул свою отглаженную мамой рубашку, и быстро дернул его вниз, так что оба они сели под окном.
— Ты с ума сошел? — спросил Шацар. — Это ректор.
