Александр Пелевин - Здесь живу только я
Петр оглянулся назад и поднял голову вверх. В квартире Фейха горел свет.
Он почему-то улыбнулся.
Он прошел через арку и вышел на улицу. Все оставалось таким же, как в прошлый раз. Все так же гудели провода над головой и не было видно ни одного человека, но в некоторых окнах горел свет одного и того же лимонно-желтого оттенка.
Только сейчас он заметил, что даже звук собственных шагов слышался здесь иначе: он звучал четко, будто от солдатских сапог, и отдавался еле слышным гулким эхом.
Он дошел до той аллеи, где они были в прошлый раз с Германом.
Где-то вдалеке послышался звук проезжающей машины, но на этот раз он не испугал Петра.
«Пускай себе едет, — подумал он. — Это не мое дело».
Он дошел до скамейки, на которой они сидели с Германом, сел на неё и огляделся вокруг.
Свет в некоторых окнах горел одинаковым и ровным оттенком. В них не было видно силуэтов людей, на подоконниках не стояли цветы, и даже шторы, как ему показалось, были совершенно одинаковыми.
В воздухе пахло удивительной свежестью, будто сейчас не ноябрь, а середина мая, и сейчас только что прошла первая гроза.
Этот запах приносил в сознание Петра какое-то удивительное спокойствие и понимание того, что все происходящее — правильно.
Так и должно быть.
Ему захотелось спать.
Он скрестил руки на груди, устроился в скамейке поудобнее и закрыл глаза.
И весь мир засыпал вместе с ним.
Засыпали чудесные золотые рыбки в круглых фонарях.
Засыпала статуя воина в удивительно красивых доспехах.
Засыпали лимонно-желтые огни окон в домах, которые тоже медленно и спокойно засыпали.
Засыпали провода, гудящие над головой.
Засыпали темные силуэты деревьев на аллее.
Засыпали даже звезды на прозрачном небе.
И само небо засыпало.
Лишь один Петр не смог заснуть, потому что над его ухом вдруг стали громко и неприятно говорить.
— Развелось бомжей, что же делать-то теперь будешь, а.
Он открыл глаза.
Перед ним стоял дворник в грязном оранжевом жилете и с метлой в руках.
— Что смотришь? Вставай и иди спать домой! Дом-то у тебя хоть есть?
Петр оглянулся: он сидел на скамейке в скверике возле перекрестка улиц Некрасова и Маяковского. Небо было темным, плотным и слегка отсвечивало грязно-оранжевым. Он сунул руку в карман и достал телефон: было шесть часов утра. По улице с шумом и сигналами проносились автомобили. Падал неприятный снег, мелкий и мокрый. Ему вдруг стало холодно.
— Есть, — с улыбкой ответил он дворнику и встал со скамейки.
***
Петр пришел домой, тут же достал неоконченное письмо для Фейха, сел за стол и несколько раз перечитал его.
Я тоже не знаю, зачем это пишу. Меня зовут Петр Смородин, я ночной смотритель вашего музея. Да, Юлиан Александрович, теперь ваша квартира – музей. Ваши стихи знают и любят.
Сейчас 20** год. Ваше письмо пролежало под паркетом больше шестидесяти лет. Видимо, я – первый, кто нашел его и уж точно первый, кто решил на него ответить. Если это, конечно, не шутка. Если честно, я очень боюсь, что это шутка. Но почему-то верю вашему почерку.
Что я могу рассказать?
Война закончилась победой в сорок пятом году. Ленинград выстоял в блокаду. Наши войска взяли Берлин. Гитлер застрелился, а его ближайшие соратники кончили жизнь на виселице.
В 1961 году человек полетел в космос. Это был советский космонавт Юрий Гагарин.
Он взял ручку и продолжил писать с того места, на котором закончил в прошлый раз.
В Советском Союзе сейчас хорошо. У нас давно не было войн и потрясений. Мы активно изучаем космос, наши ученые готовят высадку советских космонавтов на Марс — это должно случиться уже через пару лет.
Ленинград растет и ширится. Здесь красивые и чистые улицы, широкие проспекты, прозрачные реки. У нас осталось много памятников блокаде, и современным детям рассказывают об этой войне то, что они должны знать.
Вас помнят и любят.
Ваша квартира, которая теперь стала музеем, находится в отличном состоянии. Все ваши вещи и вся мебель в целости и сохранности. Я регулярно подметаю и мою пол, сметаю пыль, забочусь о каждой вашей вещи — все для того, чтобы ваша квартира казалось такой, как будто вы покинули её вчера.
Вот и все, что я хотел сказать.
Всего хорошего.
Петр Смородин.
Он сложил письмо в четыре раза и положил в карман рубашки.
Сегодня вечером начнется его очередная смена.
Теперь он знал, чем будет там заниматься.
***
— Ребята, быстрее, быстрее. Мы тоже не хотим остаться тут до вечера! Прически у всех правильные? Идите все на площадку, это прямо и направо, там разберемся. Через десять минут построение, ребята, через десять минут! Кто еще не оделся, одевайтесь быстрее!
Помощник режиссера, худой и энергичный парень в розовом свитере, напоминал Герману амфетаминщика своими резкими движениями и активной жестикуляцией.
— Стой. Ты. Да, ты. Сними фуражку. К парикмахеру. Туда. Быстро, быстро, там еще несколько человек. Ты, — он показал на Германа, — Сними фуражку. Все в порядке, на площадку. В темпе, в темпе, мы не можем больше ждать!
Герман прошел на площадку, где уже выстроилось около пятидесяти человек в одинаковых серых шинелях и с синими фуражками. За спиной непривычно тяжело висел солдатский вещмешок, за плечом — винтовка.
Все эти люди были абсолютно незнакомы ему, и он чувствовал себя слегка неуютно.
— Поправь фуражку, — обратился к нему вдруг молодой рыжий парень с веснушками. — Не надо носить её набок.
Герман поправил фуражку.
— Вот так, — парень улыбнулся. — У тебя не будет сигареты?
Герман порылся в кармане шинели и достал пачку.
— Спасибо, — ответил парень. — Как-то здесь неуютно. Я никого не знаю. Как тебя зовут?
— Герман.
— Леша. Очень приятно.
Они пожали друг другу руки.
— А ты не реконструктор? — спросил Леша, закуривая сигарету.
— Нет. Я впервые в жизни надел эту форму. Друзья предложили, — неловко ответил Герман.
— Я так и понял. Застегни крючок на шинели, — улыбнулся Леша.
На площадку снова вбежал помощник режиссера.
— Ребята! — закричал он в громкоговоритель. — Мы скоро начнем. Предупреждаю сразу: будет очень сложно и очень долго. Будем снимать сразу несколько сцен. Сначала — построение. Вам придется построиться примерно так, как вы стоите сейчас. Когда закончим с построением, будем снимать, как вы бежите. Потом будет самое сложное — оборона. Мы будем долго снимать вас из окопов. На вас будут нападать немцы. Подробности этой сцены объясню позже. Сейчас операторы окончательно разберутся с техническими вопросами, и мы начнем.
