Александр Пелевин - Здесь живу только я
— Без проблем.
Дверь открылась. На пороге стоял полноватый, низкорослый парень с длинными светлыми волосами и красным лицом.
— Владимир, — представился он.
— Очень приятно, — Петр протянул было руку, но Владимир не ответил взаимностью.
— Не здороваться же через порог, — улыбнулся он. — Проходите.
Петр вошел в коридор, и тогда Владимир пожал ему руку.
— Не хотите чаю? — спросил он все с той же улыбкой. — Я заварил прекрасный чай. Он называется «Лапсанг сушонг». Пахнет старой советской лыжной смазкой. Бодрит и веселит.
— С удовольствием.
— Раздевайтесь. Куртку можно повесить сюда, кухня… Да, вы же здесь работаете. Извините.
— Да, — улыбнулся Петр, разделся и пошел за Владимиром на кухню.
На столе стоял большой фарфоровый чайник, который до этого всегда хранился в буфете.
— Очень удобный чайник, — сказал Владимир, заметив, как Петр на него смотрит. — Судя по всему, довоенный. Утащил бы домой, да нельзя. Садитесь.
— А сахар у вас есть?
— Что вы, этот чай нельзя пить с сахаром. Теряется весь вкус. Вы попробуйте.
Он налил в чашку сначала Петру, потом себе. Затем сел на стул.
— Так зачем вы сюда пришли? Что-то по работе? Или просто скучно?
— Понимаете, — Петр замялся, затем отхлебнул из чашки и поставил её на место. — Отличный чай. Так вот, понимаете, я хотел кое о чем вас спросить.
— Да, спрашивайте. Все равно мне здесь очень скучно и совершенно нечего делать.
— Вы не замечали здесь каких-нибудь странных вещей?
— В каком смысле? — Владимир непонимающе нахмурился.
— Странных вещей. Необычных. Может быть, вам снились странные сны.
— Иногда снятся, конечно. Сны бывают разные. Но на работе я не сплю.
— Попробуйте вспомнить. Пожалуйста. Может быть, что-то напрягает вас здесь?
— Разве что скука, — улыбнулся Владимир.
— Неужели ничего необычного и непонятного? — Петр выглядел растерянным, — Вообще ничего?
— Ничего. Абсолютно. Не совсем понимаю, конечно, что вы имеете в виду. Вам здесь было неуютно?
— Не то, чтобы… Впрочем, ладно. Спасибо. Извините, что потратил время.
Он поставил чашку с недопитым чаем на блюдце и поднялся со стула, но Владимир одернул его.
— Подождите, — и улыбнулся. — Вы пришли сюда, стали расспрашивать меня о странных вещах и хотите просто так уйти? Не поймите меня правильно, но мне интересно, что такого странного происходит здесь, когда вы на работе?
Петр замешкался.
— Расскажу как-нибудь потом. Да и это, в общем-то, не особенно важно.
— Ну уж нет. Сказали «А», говорите и «Б». Если говорить начистоту, атмосфера здесь действительно странная. Пару раз мне было не по себе. Вы заинтересовали меня. Расскажите, пожалуйста.
— Вы можете подумать, что я сумасшедший.
— Помилуйте! Мой отец — психиатр. Он сказал бы, что вы абсолютно здоровый человек.
— Хорошо. Но я предупреждал. И еще я прошу вас: пожалуйста, не рассказывайте это Грановскому, — Петр неуверенно сел на стул и снова взял в руку чашку.
— Конечно. Считайте, что я надгробный камень. Ничего не скажу.
— Однажды ночью я вышел отсюда на улицу и оказался в совершенно другом месте.
Владимир снова непонимающе нахмурился.
— Это место, — продолжал Смородин. — Не похоже на наш город. Там все другое. Там царит мертвая тишина. Нет людей. Совсем другие дома, другая планировка улиц. Там стоят статуи странных воинов в древних доспехах.
— Продолжайте, — не отводя глаз от Петра, Владимир полез в карман за сигаретами. — Вы курите?
— Да, — Петр тоже достал сигарету и закурил. — А самое странное, что это место я однажды где-то видел. Меня не покидало ощущение «дежа вю». Там все совсем по-другому. Абсолютно чистое небо. Звезды. Даже воздух другой, более чистый. И еще иногда там бывает очень страшно. Я немного гулял там, а потом возвращался сюда, а утром, когда уходил из музея, эта дверь снова вела в наш город, каким я привык его видеть. Это все очень странно. Я бы согласился с тем, что это сон, но это выглядит слишком реалистично. К тому же однажды я пригласил сюда своего хорошего друга, и он тоже все это видел. Все то же самое. Я не знаю, что думать об этом. Поэтому и пришел к вам.
— Удивительное дело, — медленно проговорил Владимир, не переставая хмуриться. — Слушайте, а что это за друг, которого вы пригласили сюда?
— Вы, может быть, даже знаете его, — Петр слегка улыбнулся. — Это Герман Каневский, известный телеведущий.
— Как вы сказали? Каневский?
— Да.
— Не знаю. Не слышал о таком никогда. Впрочем, я редко смотрю телевизор, поэтому откуда мне знать… Слушайте, а может быть, вы здесь употребляли какие-нибудь вещества? Случайно, — смущенно добавил он.
— Я так и знал, что вы это спросите. Не надо было рассказывать.
Петру захотелось немедленно встать и уйти.
— Извините, я не хотел обидеть. Все это действительно странно. Я даже не знаю, что сказать. Ничего подобного здесь не видел, несмотря на то, что пару раз выходил ночью за сигаретами.
— Ничего. Спасибо, что выслушали. Вы точно не расскажете об этом Грановскому?
— Точно. Обещаю. А еще обещаю, что сегодня обязательно выйду в ночи на улицу. Мне стало интересно.
Петр усмехнулся.
— А теперь я пойду. Спасибо за чай.
— Да. Я провожу вас.
Петр вышел в коридор и накинул куртку.
— Что ж, — он пожал протянутую руку. — Спасибо. Может быть, как-нибудь еще зайду. Да и вы заходите.
— Постараюсь. Всего хорошего, — улыбнулся Владимир.
Петр вышел на лестничную площадку, и Владимир все с той же улыбкой закрыл за ним дверь.
И тогда Петр увидел, что на двери висит табличка с надписью:
ПОЛЕЗНЫЕ МНЕ ЛЮДИ
Он в ужасе отшатнулся, глаза его округлились. Испуганно заколотилось сердце. Он положил руку на грудь, чтобы успокоиться и отдышаться. Затем в его голову пришла идея. Он подошел к двери и нажал на кнопку звонка.
Прошла минута. Никто не открыл. Не было слышно даже шагов по коридору.
Он нажал еще раз.
Никого.
Он вдруг ощутил невыразимое одиночество, какое чувствовал бы человек, который вдруг остался совершенно один во всем мире.
Он перестал бояться, потому что сил бояться больше не было. Страх исчез, осталось лишь одиночество — огромная дыра внутри, где-то на уровне солнечного сплетения.
Медленно он спустился вниз, открыл дверь и увидел тот самый двор. На двери все так же было написано «Здесь живу только я». Все такое же абсолютно чистое звездное небо, такой же чистый воздух — только больше не было страха, была лишь ноющая тоска, которая ощущалась почти на физическом уровне.
Петр оглянулся назад и поднял голову вверх. В квартире Фейха горел свет.
