Алексей Шолохов - Альфа-самка (сборник)
Мысли Розанова тяжело входили в его голову, и он думал, что читать было бы легче, если бы Ира умела кормить птиц молча. Но она предпочитала глупо повизгивать и через каждые двадцать секунд призывать его в свидетели, будто он никогда не видел, как эти падальщики клюют кукурузу.
– Ну, смотри же, смотри! – кричала она.
Он говорил «угу» и ещё ниже клонился к книге.
– Она подошла так близко, смотри!
– Я счастлив, – угрюмо молвил он, впечатывая нос в тёплые от солнца страницы.
Когда она завизжала, он высунул голову из тени и нервно поинтересовался:
– Ты не могла бы?..
Вопрос потонул в полуденной печке.
Ира бежала к зонтику, прихрамывая, на её лице застыла маска удивления и страха. Фиксируя краем глаза некий серый комок, будто футбольный мяч, отскакивающий от её ног, он подумал:
«И почему раньше я считал её красивой?»
Ира бросилась на своё полотенце и прижалась к нему горячим бедром. Он почувствовал что-то мокрое и скользкое, что вытекало из супруги.
– Что такое? – спросил он и наконец увидел уродливую рану на Ириной ступне. Между большим и указательным пальцем (какая глупость назвать палец ноги – указательным, – подумал он) зияла небольшая, но глубокая рана. Такая глубокая, что Лёшу затошнило, и он поспешил отвернуться.
– Ты на что-то наступила, дорогуша! – сказал он. Он всегда говорил «дорогуша», когда сердился или отчитывал её.
– Чайка! – выпалила Ира, мелко дрожа и вращая глазами, такими голубыми на загоревшем лице. – Меня укусила сраная чайка!
Отмечая вульгарность её лексикона, он укоризненно произнёс:
– Чайки не кусают людей. Ты на что-то наступила.
Однако вновь – вынужденно – поглядев на её стопу, он понял, что разбитая бутылка не могла оставить такой след. Во-первых, рана располагалась сверху, во-вторых, она выгладила поистине ужасающе. Если хотите сравнения, у Лёши было одно: представьте, что вы сделали торт в форме женской ступни, а потом отщипнули кусочек. Да, кстати, сверху торт шоколадный, а внутри – розовый. Может быть, с карамельной начинкой.
– Это была чайка, – настаивала Ира.
Он попытался её успокоить, обнял за плечи и сказал:
– Сейчас мы поедем в больницу, всё будет хорошо.
– В этом сраном городе нет больниц! – отрезала она. – И ничего хорошо не будет! Меня укусила чайка!
– Возможно, ей понравилась твоя грудь, – предположил он, просто чтоб отвлечь жену, но эта грубая шутка вызвала обратный результат: Ира затряслась ещё сильнее и вдруг разрыдалась.
– Никому не нравится моя грудь! – сквозь слёзы проныла она.
А ведь она знала, как его бесят женские слёзы. Она нарочно хотела испортить ему отдых, злобная сука!
Пытаясь подобрать слова, он придвинулся к ней и нашёл уместную фразу, лишь взглянув поверх её рыдающей головы:
– Она приближается.
Она – то есть чайка – действительно приближалась, широко расставив крылья и пригнув туловище к песку. При этом её глазки смотрели точно на сгорбленную под зонтом пару, а с клюва стекала ярко-алая Ирина кровь.
– Это плохо, очень плохо! – сказала Ира.
Лёша почесал наметившийся пивной животик и промолчал.
Чайка подошла почти вплотную к людям. Лёша крикнул «кшш!», но птица не уловила угрозы в его голосе. Подойдя к краю полотенца, чайка замерла, решая, насколько проблематичным будет переход с песка на изумрудную поверхность материи.
– Прогони её, – попросила Ира.
Прежде чем он успел что-либо предпринять, чайка ударила клювом в кровоточащую ногу жены. На этот раз Ира успела увернуться, и клюв порвал нарисованного сноубордиста.
– Они так не делают, – произнёс Лёша.
Чайка ступила на полотенце и вновь ударила Иру клювом. Судя по визгу, попала.
Лёша понял, что пришла пора действовать. Он подскочил, вырвал из песка зонт и сложил его. Теперь зонт превратился в достойный заменитель оружия. Чайка же в ожидании боя спокойно клевала Иру. Лёша пнул тварь ногой. Шлёпанец отлетел в сторону, чайка в облачке перьев – вслед за ним. Не давая птице шанса опомниться, он обрушил на неё зонт. Послышался хруст, короткий вскрик и хлопанье крыльев. Он ударил вновь, и чайка замерла на песке.
Хмурясь, Лёша подошёл к неправильной мёртвой птице и перевернул её кончиком зонта. Чайка как чайка, только с липким и красным клювом.
– Ерунда какая-то, – сказал он.
Что-то (ему показалось, что дирижабль) зависло над его головой, закрывая солнце. Потом село на плечо. Он ощутил жгучую боль, будто на плечо надели капкан. Нечто тяжёлое, мягкое и зловонное, как болото за пляжем, откусило ему мочку. Звук был такой, словно щёлкнули ножницы: вжик! – и кровь уже струится по его шее и спине. Он уронил зонт и вцепился в атакующее существо обеими руками. Нащупал крыло и потянул. Чайка захрустела, разжала когти. Лёша рванулся вперёд, подальше от упавшей твари. Пробежал десять шагов, прежде чем оглянуться. Его взору открылась совершенно дикая мизансцена: птица, которая только что сидела на его плече, как попугай на плече Джона Сильвера, клевала череп убиенной зонтом сестры. А в двух метрах от этого каннибализма, на лишившемся тени полотенце дёргалась в припадке Ира. Из-за жары он не сразу сообразил, что она делает. То, что он сперва принял за истерику нервной тётки, испугавшейся каких-то там чаек, оказалось судорогами боли. Четыре… нет, пять или шесть птиц окружили Иру и по очереди отщипывали куски от её загорелого тела. Чайки не сорились, как обычно, когда делили пакет с креветками или огрызок кукурузы. Они действовали слаженно и – он не мог не отметить – дьявольски эффективно. Лишь одна молодая чайка – вчерашний птенец – не использовала точечные удары, а нагло погрузила клюв в натянутый, как барабан, живот Иры и что-то искала в её утробе. Всё это было так странно, что Лёша даже не испугался. Ира же слабела на глазах, её движения становились всё медленнее. Когда серая чайка деловито сорвала с её груди сосок, женщина поглядела прямо на мужа и грустно сказала:
– Дерьмо.
Птенец высунул голову из её живота и вытянул оттуда длинную и скользкую сосиску. Лёша не понял, что сосиска делала в его жене – с утра они завтракали арбузом и лапшой, сосисок не было. Однако он понял, что пора бежать. И побежал. Солнце палило его спину, он беспокоился, что обгорит или, того хуже, схватит солнечный удар. Выбегая на холм, он твёрдо решил повторно жениться и ездить только на нормальные курорты.
Чайка села ему на темечко, срывая когтями скальп, и заглянула прямо в лицо. Он замахал руками, как птица, большая глупая птица. Клюв мягко вошёл в его глаз, и всё потухло. Падая, он думал о Василии Розанове, как о чём-то, что может удержать его на плаву, но чёртова жара затягивала в свой мрак, и полуденный пляж становился безлюднее, а над болотом летало то, что курортники принимали за кукурузник.
