Лорен Оливер - Неупокоенные
– Пожалуйста, уходи, – проговорила Минна, – дверь на кухне должна быть открыта. Или можешь выйти через основную. Как хочешь.
Крис смотрел на нее еще пару секунд. Затем резко поднялся, нашел на полу свои трусы и стал яростно их натягивать.
– Бред какой-то! – Пока Крис одевался, он также ругался и что-то бормотал, как и в постели. – Идиотизм! Я просто пришел по делам… и не знал, что так… ты же сама этого хотела… Ты понимаешь, что это полный бред?!
Минна ничего не ответила.
Крис зашнуровал ботинки, затянул ремень и встал, внимательно смотря на нее. Наверняка она это чувствовала. Но ее глаза по-прежнему были закрыты.
– Бред! – В последний раз обронил он и рванул из комнаты вниз по лестнице, оставив свою маленькую черную папку с эскизами урн для праха на столике в коридоре. Я думала, он вспомнит о ней и вернется, но он так и ушел без папки.
Минна лежала так еще очень долго. Я помню, как ее отец так же сидел на кухне долгие часы после того, как Кэролайн забрала детей и уехала от него. Молоко в его кофе уже свернулось, а он все сидел.
– Пока, – прошептала Минна пустой комнате.
Затем откинула простыню, встала, пошла в ванную и включила душ.
Я хотела задержать Эми. Желала, чтобы она споткнулась. И она упала.
Сначала лампочка в подвале. Теперь Эми.
Я начинаю возвращаться к своему прежнему состоянию – возвращаюсь в живое человеческое тело.
Которое может трогать вещи, толкать их и разбивать.
Вот она, сила.
Я не всегда была такой беспомощной, как в последнее время. Когда я только умерла и очутилась в этом доме, то была как слепая и все еще могла какое-то время чувствовать свое тело – голову, руки, ноги… И я все еще могла влиять на окружающие меня предметы – случайно толкнуть вазу, стол или задеть кнопку на стиральной машине и включить ее. Киллиганы, которые заселились в дом после моей смерти, шутили, что в доме обитают призраки. «Я клянусь – однажды телевизор включился сам по себе!»
Люди, потерявшие конечности на войне, чувствуют себя примерно так же. Долгое время они ощущают их, как будто они до сих пор на месте. Эду взрывом оторвало мизинец, и он до конца своих дней говорил, что чувствует занозу в этом самом мизинце. Однажды я спустилась вниз среди ночи и увидела, как он, вдрызг пьяный, пытался маникюрными ножницами отрезать ноготь на несуществующем пальце. Это называется «синдром фантомной конечности».
Когда ты лишаешься всего тела, происходит то же самое, только в большем масштабе. Наверное, это можно назвать «синдром фантомного тела». Вы до сих пор его ощущаете, до сих пор привязаны к реальному миру и способны ненароком толкнуть локтем телевизор или удариться ногой о стул.
Но прошло какое-то время, и я научилась видеть на ощупь, слышать как летучие мыши, с помощью своеобразной эхолокации, чувствовать, где расположены стены, и моя привязанность к физической оболочке ослабела, как и способность влиять на предметы из материального мира.
Может, именно поэтому Трентон увидел ее, нашу девушку, Вивиан? Потому, что она умерла недавно и еще не разучилась быть живой?
Если дело в том, чтобы вспомнить свое старое тело во всех подробностях, то стоило попытаться. Вспомнить его потребности, голод, жажду, ощущение пространства, боль и удовольствия… Если это – путь на волю, то я должна попробовать!
Кровать в Желтой комнате похожа на ту, что мы купили для Мэгги, когда она выросла из колыбельки. Мы приобрели ее в магазине Вулворта. Кровать нам доставили грузчики с торжественно-скорбными лицами людей, несущих гроб на похоронах. Первые полгода, когда Мэгги переехала из колыбели в кровать, она просыпалась с громким криком. Я ложилась к ней в постель, и она постепенно успокаивалась и снова засыпала. А я все это время шептала дочери что-то убаюкивающее и обнимала, чтобы она чувствовала, что я рядом.
Я помню: ее сердце бешено колотится, и этот стук отдается в моей грудной клетке.
А еще помню ее тихие всхлипывания, пот, который просачивался через пижаму, и малиновый запах ее волос.
Я помню сковывающий меня ужас, когда я слышала пронзительный крик Мэгги среди ночи. Я так боялась, что не смогу вытащить ее из цепких лап страшного ночного кошмара. И даже когда она успокаивалась и мирно засыпала рядом со мной, я лежала и думала о том, насколько же она хрупкая – это маленькое чудо из плоти и крови, которое так легко сломать.
Я хотела защитить ее, снова спрятать в свое нутро, скинуть кожу, как змея, и обернуть Мэгги ею, чтобы она навеки была со мной, в безопасности. И снова стала моей тайной.
Но она росла, и наши тела все больше отдалялись друг от друга. Помнила ли она те ночи? Помнила, как я обнимала ее и тихо напевала колыбельные, зарывшись в ее волосы?
Наверное, нет. Скорее всего, эти воспоминания смешались с общей памятью о детстве и пропали в ней. Канули в темноту, такую же вязкую и глухую, как та, что окружала нас, когда мы засыпали в одной постели.
И я готова с этим смириться.
Но кто знает? Может за всеми жизненными событиями, обидами и расстояниями, где-то в ее душе сохранилась память о тех днях. И однажды она почувствовала, как мои руки нежно обвивают ее, и мой голос тихо повторяет: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя…» Надеюсь, что ей от этого стало спокойнее и легче.
Мое тело восстанавливается.
Я помню: кулак Эда, вспышка боли, разноцветные круги перед глазами.
Я помню: укус комара на колене, я расчесываю его до крови.
Я помню: подбородок Томаса мягко коснулся моего, когда мы в первый раз поцеловались.
Сандра
Что Элис помнит о той черепахе?
Мы с ней никогда об этом не говорили. И о том, как мы с Мэгги столкнулись в один прекрасный день. Что ж, око за око – я уверена, у Элис есть тайны, которые она мне не расскажет. Если все ее секреты раскроются, то она будет как распотрошенная индейка на День Благодарения – неприглядная и без изюминки.
Пример: чемодан в стене спальни.
Забавно – я ничего бы не узнала, если бы Мартин в тот день не наехал на Джими Хендрикса.
Это был январь восемьдесят седьмого года. Мы с Мартином лежали на кровати, пили вино и смотрели на снегопад за окном. Хлопья снега падали беззвучно, образуя сугробы под окнами и дверью, укутывали поля в белое покрывало и погружали мир в тишину. Все это время, пока я жила на севере, я не уставала смотреть на снег.
Мы так лежали и пили уже долго и вроде как начали заводиться, как по телеку начали играть «Дорз», и Мартин просто так ляпнул: «Не понимаю, почему все так восторгаются Хендриксом. По мне Кригер не менее хорош…»
