Дин Кунц - Фантомы
Из темноты налетел сильный порыв ветра, и деревья склонились почтительно и благоговейно.
Свет в уличных фонарях опять заколебался.
Все насторожились, встревоженные этим миганием. Тал положил руку на рукоятку револьвера, хотя и не стал доставать его из кобуры. Но на этот раз свет не погас.
Они напряженно вслушивались в кладбищенскую тишину городка. Но единственным звуком был шелест потревоженных ветром деревьев, похожий на долгий, постепенно иссякающий выдох на краю могилы, на протяжный предсмертный вздох.
«Джейк и вправду мертв, — подумал Тал. — На этот раз Уоргл прав. Джейк мертв, а может быть, и все мы уже трупы, просто мы этого еще не знаем».
Обращаясь к Фрэнку Отри, Брайс спросил:
— Фрэнк, почему ты сказал «оно», а не «они» или как-нибудь еще?
Фрэнк посмотрел на Тала, ища поддержки, но Тал и сам толком не понимал, почему он тоже говорил «оно». Фрэнк откашлялся, прочищая горло, переступил с ноги на ногу, поглядел на Брайса, пожал плечами:
— Ну, наверное, сэр, я сказал «оно» потому... ну... солдат, то есть если бы противником был человек, убил бы нас там, в супермаркете, раз у него была такая возможность. Всех сразу, прямо в темноте.
— Значит, ты считаешь, что наш противник — что? — не человек?
— Может быть, это какое-то... животное?
— Животное? Ты и в самом деле так думаешь?
Чем дольше продолжался этот разговор, тем больше Фрэнку становилось явно не по себе.
— Нет, сэр.
— Ну, а что же ты думаешь? — спросил Брайс.
— Черт возьми, я даже не знаю, что и думать, — с отчаянием в голосе произнес Фрэнк. — Вы знаете, я человек военный. Военные не любят ни во что ввязываться вслепую. Они обычно очень тщательно планируют свою стратегию. А хорошее, основательное стратегическое планирование зависит от того, каким опытом мы обладаем и насколько он надежен. Что происходило в похожих сражениях в прошлых войнах? Что делали другие в подобных обстоятельствах? Добились они успеха или потерпели неудачу? А тут у нас не только нет в прошлом чего-либо похожего, нам вообще не с чем это сравнивать. Нет никакого опыта, на основе которого можно было бы строить предположения. Все это так странно. Вот поэтому я и думаю о нашем враге как о каком-то неопределенном, безличном «оно».
— А вы? — спросил Брайс, поворачиваясь к доктору Пэйдж. — Почему вы говорили «оно»?
— Не знаю. Наверное, по тем же причинам, что и Отри.
— Но ведь именно вы высказали гипотезу о том, что под влиянием болезни здесь могли появиться помешанные, которые потом превратились бы в стаю маньяков-убийц. Сейчас вы это исключаете?
— Нет, — нахмурилась она. — Пока еще мы ничего не можем исключать. Но, шериф, я никогда не утверждала, что такое объяснение — единственно возможное.
— У вас есть другие объяснения?
— Нет.
— А у тебя? — Брайс посмотрел на Тала.
Тал, как и Фрэнк несколькими минутами раньше, тоже не знал, что ответить, и чувствовал себя крайне неудобно.
— По-моему, я стал говорить «оно», потому что я уже не могу соглашаться с предположением о маньяках-убийцах.
— Вот как? А почему нет? — Тяжелые веки Брайса поднялись от удивления небывало высоко.
— Из-за того, что произошло в гостинице «При свечах», — ответил Тал. — Когда мы спустились вниз и обнаружили в вестибюле на столике эту руку, сжимающую карандаш для бровей, который мы искали... ну... мне кажется, маньяк-убийца такого бы не сделал. Все мы уже достаточно давно работаем в полиции и навидались подобных типов. Кому-нибудь из вас когда-либо доводилось встречать психопата, у которого было бы чувство юмора? Пусть даже какое-нибудь гнусное, извращенное, но чувство юмора? Все они — люди, абсолютно лишенные этого чувства. Они утратили способность смеяться над чем бы то ни было. Может быть, отчасти поэтому они и чокнутые. И когда я увидел эту руку на столике в вестибюле, я сразу понял, что она не стыкуется с предположением о маньяке. Я согласен с Фрэнком: я тоже склонен пока думать о нашем враге как о безличном «оно».
— Почему никто из вас не хочет признаться в том, что вы на самом деле думаете? — тихо проговорила Лиза Пэйдж. Ей было четырнадцать лет, она была подростком, который вот-вот должен был превратиться в красивую молодую девушку, но сейчас она смотрела на всех остальных с той наивностью и прямотой, с какой смотрят обычно маленькие дети. — Ведь в глубине души по-настоящему каждый из нас знает, что все это сделали не люди. Господи, все так ужасно — одни ощущения при виде этого чего стоят, — так странно и отвратительно. И чем бы оно ни было, все мы чувствуем, что оно здесь. Мы все боимся этого «оно». И поэтому из последних сил стараемся сделать вид, будто его тут нет. Не признаемся себе в очевидном.
Один только Брайс выдержал взгляд девочки, не отводя глаз, и задумчиво, изучающе глядел на Лизу. Все остальные потупились. Друг на друга они тоже избегали смотреть.
«Не любим мы вглядываться в самих себя, — подумал Тал, — а девочка призывает нас именно к этому. Нам не хочется всмотреться в себя и обнаружить внутри голое примитивное суеверие. Мы же ведь все цивилизованные, образованные, взрослые люди. А взрослые не должны верить во всякую чертовщину».
— Лиза права, — сказал Брайс. — Единственный способ разрешить эту загадку — а может быть, и единственный способ нам самим не стать очередными жертвами — это подойти к ней непредубежденно, ничем не сдерживать свое воображение.
— Согласна, — сказала доктор Пэйдж.
— И что же нам прикажете думать? — с сомнением покачал головой Горди Брогэн. — Вообще все что угодно? Я хочу сказать: какие-нибудь пределы нашему воображению должны быть? Или надо учитывать и такие версии, как привидения, оборотни... даже вампиры? Должно же быть что-то такое, что мы могли бы заведомо исключить.
— Разумеется, — терпеливо проговорил Брайс. — Никто не утверждает, Горди, что мы имеем дело с привидениями или оборотнями. Но мы должны понимать, что столкнулись с чем-то неизвестным. Вот и все. С неизвестным.
— Не согласен, — угрюмо возразил Стю Уоргл. — Какое, черт возьми, неизвестное! Рано или поздно мы выясним, что все это — дело рук какого-нибудь извращенца, какого-нибудь грязного вонючего подонка, одного из тех мерзавцев, которых все мы уже насмотрелись.
— При таком взгляде, как у тебя, Уоргл, — сказал Фрэнк, — мы обязательно упустим какую-нибудь существенную улику. И кончится тем, что нас всех перебьют.
— Не торопись с выводами, — ответил Уоргл. — Увидишь, что я прав. — Он сплюнул на тротуар, заложил большие пальцы за пояс, на котором была подвешена кобура, и принял вид человека, осознающего, что во всей этой компании он единственный, кому удалось сохранить хладнокровие и трезвость мысли.
