Олег Лукошин - Наше счастье украли цыгане
— Как жизнь, Светлана? Была на заводе? Нет? Хочешь прогуляться со мной? Покажу что здесь да как.
— Если только в банку меня не закатают, — ответила я.
Он хохотнул и сделал успокаивающее движение рукой. Не боись, пока не закатаем — видимо, его так следовало понимать.
КУРКИН ЖЕЛАЕТ ДОБРА
Мы беспрепятственно прошли на территорию завода, директор остался снаружи. Куркин кивнул сидевшей в тени у забора — тот был бетонный, но кривой и с обилием широченных щелей, прямо рай для несунов — массивной тётке в синей спецовке, видимо работавшей здесь сторожем.
— Здравствуй, Слав, здравствуй! — отозвалась та.
Другой народ на глаза не попадался.
— Тащат, наверное, овощные консервы-то? — брякнула я по ходу, имея в виду и незакрывающиеся ворота, и щели в заборе, и не внушающую трепета сторожиху.
Вячеслав Демократович прямо таки обрадовался моему вопросу — он и без этого ковылял несколько озадаченный, словно подбирая тему для разговора.
— Ну да, бывает, — согласился. — Хотя и не часто. Но ты права: заводская система безопасности требует коренного пересмотра. С таким проходным двором бизнес не делают. Непременно займусь этим вопросом в будущем, когда… У тебя есть идеи на этот счёт?
— Нет, идей нет, — торопливо, словно опасаясь предать воображаемых товарищей, пленённых бойцов-красноармейцев, ответила я. — Да и откуда они у меня могут быть? Я глупая школьница.
— А я уверен, что и сейчас ты бы запросто дала пару-тройку разумных предложений по улучшению работы завода. Ты же особенная, талантливая — я вижу это. Стихи наверняка пишешь.
— Вот уж нет! — воскликнула я, и видит небо, ничуть не лукавила, произнося эту напыщенную фразу, потому что после поэмы «Рождённые в скорби» полугодичной давности ни единой поэтической строчки мои пальцы не накарябали. А полгода — это срок! — Проза — другое дело.
Я вдруг поняла, что упомянула сейчас прозу не просто так. Вот стоит передо мной крутой дядя с деньгами и связями — ну, это я перенимаю на себя исходящую от него проекцию — и невольно, как паскудная босячка, подстраиваюсь под него и ищу от знакомства с ним выгоду. Типа он услышит про мои писательские опыты и предложит издать книгу. Договорится с кем надо. А то и за собственные средства выпустит — сейчас и такое возможно.
Я уродливая дрянь. Я противна самой себе.
Но Вячеслав Демократович — эх, тяжело будет отказаться от сладострастного соблазна называть его только по имени-отчеству — фишку не просёк.
— Прозу, да что ты! — лишь воскликнул деликатно. — Вот видишь, я же говорю! — добавил, но ни про какие переговоры с издательствами и типографиями разговор, естественно, не завёл. Из другой плоскости чувак. С другим психотипом.
И продолжил, словно заведённый, про свою кооператорскую вотчину. Развитие, возможности, рост прибыли, расширение рынка сбыта. Ску-у-у-учно!!! Повеситься тянет. Неужели ты думаешь, предполагаемый — по всей видимости, ошибочно — папочка, что я променяю болезненный, но волшебный мир искусства на сведение дебита с кредитом? Неужели считаешь, что аристократы духа согласятся добровольно окунуться в торгашенские волны? Впустить в храм менял?
О, боги жестокие, он действительно так считает! Он и в самом деле такой.
— А вот это и есть сердце нашего цеха — агрегат ЦС-201М, — горделиво — нет, в самом деле мужик гордился — показывал Куркин на металлическую бесформенную глыбу, утыканную рычагами и световыми индикаторами. — Кормилец мой, — похлопал он монстра по гулкому железному боку. — Производства Харьковского машиностроительного завода. Совсем недавно они такие агрегаты освоили. Спит… — расплылся он в улыбке, довольный своей удачной шуткой. — Именно он и создаёт из кипящего пластика удобную и качественную тару.
— И как он вам достался? — спросила я зачем-то. — Он наверняка тыщ десять стоит. Если не больше. Да и частным лицам оборудование у нас не продают. Вроде бы.
Демократович, сын Перестройки, посмотрел на меня как бог на амёбу.
— У кого-то таланты в прозе, — ответил он иносказательно и опять со своей противной самовлюблённостью, — а у кого-то — в умении дела делать. Во-первых, я не частное лицо, а председатель кооператива, а во-вторых, деньги не проблема, если есть фанатичное желание изменить себя и окружающую действительность.
Я вдруг поняла — точнее, подумалось мне мимолётно — что все эти Демократовичи, эти самовлюблённые нарциссы в самые ближайшие годы изменять окружающую действительность до такой степени, что от неё станет тошно. Нет, в самом деле, с них станется. Розовым идиотам удача прямо с неба сыплется, не мной сказано.
— Я общаюсь с вами только по одной причине, — решила я жёстко прервать поток этого самодовольства. — В надежде на то, что смогу узнать, кто мой отец. Больше вы мне ни для чего не нужны. Даже если вы окажетесь моим отцом — всё равно не нужны. Вы плоский, одноклеточный и скользкий — вы мне не интересны.
— Дура, — ответил вдруг жёстко, если не сказать больше, Куркин. — Ты думаешь, что книжек начиталась — и жизнь поняла? Я человека хочу из тебя сделать. Потому что всё вокруг меняется. Скоро и ты это поймёшь. Только поздно будет. Останешься у разбитого корыта. Водораздел пройдёт по всем — кто-то окажется сверху, а кто-то снизу. Большинство снизу. А я не хочу ходить под кем-то, я гордый, знаешь ли. Я знаю, я ухвачусь, вытяну себя за волосы туда, где жизнь завертится. А вы, никчемные мечтатели, останетесь со своими книжками в дерьме. Я добра тебе желаю, Света, как ты не поймёшь этого? Я из-за тебя уже человека потерял. И ничего, продолжаю к тебе хорошо относиться. Если он действительно совершил то злодеяние — то туда ему и дорога. Но совершил ли? В любом случае, как бы там ни было, ты мне не безразлична.
— Так вы мой отец, получается? — не могла не задать я вопрос, хотя злость кипела. — Ведь не будете же вы желать добра кому-то постороннему, чужому? Значит, вы знаете то, чего не знаю я. Признайтесь, вы мой отец, да? Ответьте, мне очень нужно это знать.
Куркин не выдержал моей патетики и отвёл глаза в сторону.
— Я не знаю, — ответил он несколькими секундами спустя. — Честно не знаю. Никаких родимых пятен, про которые ты упоминала, у меня нет, но это ничего не объясняет. Они не должны передаваться в обязательном порядке. Интимная близость с твоей матерью у меня была, так что моей дочерью ты можешь быть. Каких-то других доказательств не подобрать. Честно тебе скажу, я ощущаю перед тобой какую-то вину, дочь ты моя или нет. Даже не знаю, откуда взялось это чувство. Я хочу, чтобы у тебя сложилась жизнь. Хочу помочь тебе. Потому что ты заслуживаешь лучшего. Хотя бы за то, что тебе досталась такая мать.
