Лариса Капицына - Дело №346
– Значит, в прошлую пятницу здесь были только Тучков и администратор. Правильно? Как вы сказали ее зовут?
– Кристина.
– Нам придется с ней поговорить.
– Хорошо. – сказал Черных и быстро вышел из кабинета.
Но разговор с Кристиной пришлось отложить, потому что неожиданно раздался стук и в приоткрытой двери показалось широкое, морщинистое лицо в ореоле седых кудряшек. Это была старуха, которую они видели у входа. Она хотела поговорить со следователем.
Правда повела она себя несколько необычно. Зашла в кабинет и брякнула с порога.
– Я хочу сделать заявление. Я знаю, кто убил его.
Глава 7
Что может быть неприятнее, когда кто-то считает вас пустым местом? Только когда пустым местом вас считают сразу несколько человек. Целый коллектив. Особенно неприятно это в том случае, если коллектив – сплошь милые, интеллигентные люди, а вы шестидесятичетырехлетняя старуха, у вас была бурная молодость, и вашего жизненного опыта хватило бы на десяток таких как они.
Какое-то время вы пытаетесь переломить ситуацию. Вы вмешиваетесь в их разговоры, высказываетесь громко, разными способами пытаетесь привлечь к себе внимание. Сначала они глядят на вас изумленно, как-будто неожиданно заговорила мебель, а потом отмахиваются, перебивают, даже не дослушав вас до конца. И постепенно вы начинаете терять присутствие духа, понимая, что ваш жизненный опыт и ваши высказывания здесь никому не нужны.
Вы смитряетесь, и все, что вам остается – тщательно выполнять свои обязанности и наблюдать за ними со стороны, понимая, что вам нет доступа в их мир, как бы вы не старались. Что бы вы не сказали, что бы не сделали – они смотрят на вас, сквозь вас, равнодушными глазами, в которых нет даже намека на интерес.
Для них вы – пустое место, назойливое и глупое барахло.
Женщину, которая зашла в кабинет, мучили сомнения.
Она не боялась говорить со следователем. Она боялась, что разговор вообще не состоится. Кому нужно выслушивать мнение пустого места? Скорее всего, следователь не воспримет ее всерьез, как не воспринимают все в этой чертовой клинике.
Они всегда были с ней вежливы. За три года никто не сказал ей грубого слова. И не грубого тоже. По утрам они бросали ей «здрасьте», по вечерам – «до свидания», даже не обращаясь к ней по имени.
Красивые, уверенные в себе, эти люди никогда не знали голода, не понимали, что такое дифицит, и жили так, как-будто у них «весь мир в кармане», как в названии ее любимого романа Чейза. Она смотрела на них, слушала, как они сыпали мудреными словами, говорили на каком-то птичьем языке: гаджеты, смартфоны… Когда она узнавала цены этих игрушек, седые кудряшки на ее голове, пережатые тонким ободком, вставали дыбом, и она с трудом сдерживалась, чтобы не крикнуть: «Бога ради! Это же просто телефон! Просто телефон…» В ее потрепанной хозяйственной сумке всегда лежал бэушный простенький мобильник, который ей подарила сестра, чтобы они могли созвониться в крайнем случае. Мир, должно быть, сошел с ума, если взрослые люди готовы платить десятки тысяч рублей за забаву.
Они одевались не так, как одевались в ее время, по окончании рабочего дня спускались вниз и разъезжались на своих шикарных машинах, стоимость которых она боялась даже вообразить. А она устало плелась на остановку.
Она смотрела разные аналитические программы, пыталась понять, что происходит со страной, с людьми.
Из всего бреда, что сыпался на ее седую голову с экрана, она воспринимала только слова одного политика, который ей очень нравился – настоящий мужик, сильный, скромный, простой. Старая гвардия.
На выборах она всегда голосовала за его партию. Он говорил, что нужно поставить общественные интересы выше личных, нужно отбросить эгоизм, отбросить этот ненужный хлам – барахло, машины, роскошь и прочую чушь, навязанную нашим людям извне (хорошему, порядочному человеку много не нужно), объединиться и коллективно трудиться на благо страны. Она слушала его и спрашивала себя с тоской: почему никто не делает то, что он говорит? Ведь его слова так разумны, в них столько порядочности, мудрости, да просто здравого смысла… Глядя, как его насмешливо перебивают, она с гордостью отмечала с каким достоинством он держит удар, и чувствовала, что между ними есть что-то общее. Ее тоже никто не хотел слушать. Ее сестра говорила, что времена здесь ни при чем. Просто они постарели, а старикам всегда все не нравится.
Может быть.
Она пошла к начальнику. Вроде бы разумный человек. Хотела ему помочь: положила на стол докладную записку, где изложила свои соображения по поводу дисциплины. В докладной, составленной по всей форме – мало ли пришлось их написать за долгую жизнь! – она указала, какие сотрудники регулярно опаздывают, на сколько. Чтобы не быть голословной, привела факты. Кто не соблюдает субординацию, кто неподобающе одет. Описала все подробным образом и поставила внизу короткую четкую подпись.
Начальник посмотрел на нее с нескрываемым изумлением.
– Полина… э… Ивановна…
– Ильинична.
– Да. – он кивнул. – Лучше, если каждый будет заниматься своим делом. Вас устраивает ваша зарплата?
– Вполне. – она оробела тогда и сразу поняла, что зря затеяла все это.
– Вот и хорошо. Делайте то, за что вам платят. А со своими сотрудниками я как-нибудь сам разберусь.
Идите на свое рабочее место.
И она пошла, как оплеванная, слыша треск разрываемой бумаги за спиной. Он порвал ее докладную, над которой она корпела целый вечер, не читая. Это было последней каплей.
Она смирилась и стала ждать.
Иногда они устраивали после работы гулянку, называя это дурацким словом «корпоратив». У них все было не так, как у нормальных людей. Раньше праздники были общими, и на праздничном столе у всех одно и то же, никто никому не завидовал, не швырялся деньгами, чтобы переплюнуть другого. Теперь так никто не хотел.
Она слышала, как на втором этаже раздавались поздравления, звучали тосты за женщин или за Новый год, в зависимости от повода, слышала радостные восклицания, хлопки открываемого шампанского. И ни у кого даже отдаленно не возникала мысль позвать ее наверх, посадить за стол, просто поздравить, хотя бы на словах. Для них она была бедная, отставшая от жизни старуха. Все, что было у нее – сестра-погодка, похожая на нее как две капли, такая же старая и бедная, как она сама, и богатый жизненный опыт. Ни то, ни другое, с их точки зрения не имело ни какой ценности, не представляло ни малейшего интереса. Она сидела в своем закутке, на первом этаже, с книжкой в руках и терпеливо ждала, когда закончится эта вакханалия, она вымоет полы и сможет, наконец, уйти домой.
